Выйди из-за тучки
Шрифт:
— Эт-то выглядело та-ак? А-ангела?! Я прятал от сына свой самый страшный позор, Аня! Я оберегал его. Я еле расцепил руки, ноги от него не шли! Я от стыда глаза не мог поднять на тебя! Да-а, я очень виноват перед тобой, но как ты могла подумать, что я от Вовки…?
Резко отнял руки, крутнулся на месте и ушел, а я осталась — пришибленная и непонятно виноватая. Потерянно думая — а почему я, и правда…? Размышляла об этом весь вечер и до меня потихоньку доходило, что из-за своих личных обид я привыкла думать о нем исключительно плохо. Я даже не приняла во внимание то, что он убрал для нас квартиру, закупил продукты, приготовил еду… Ленке говорила об этом с иронией. Я с ходу стала придумывать тайный смысл его действиям, искать подвох. Да его и не нужно
А еще я тогда думала о том, что сейчас на его месте я бы плакала… И вспоминала эти его почти подвывания, когда он говорил, сбитое дыхание, пальцы, которые будто судорогой свело на моих плечах… Он опять заставил думать о себе, напомнил, не дал забыть себя — такого, каким он был все восемь лет. Я не собиралась ничего менять, я даже не плакала о нем больше, но эти его слова, этот вид — их с сыном… он вселил в меня странное и неоправданное чувство вины — перед малым. И вполне понятное и, как тогда казалось — заслуженное, перед ним — за то, что посмела думать, что он не любит Вовку больше всех на свете.
И само присутствие Андрея в тот день почему-то не вызывало особого отторжения. И ощущение его рук на моих плечах… Я потерянно думала о том, что ничего еще не прошло и мою любовь к нему полностью не смыло обидами и ненавистью. Слишком сильные это чувства — и любовь, и ненависть, и я все еще кипела ими — он тогда был далеко не безразличен мне. Я чувствовала сильный внутренний дискомфорт — не понимая уже саму себя.
Когнитивный диссонанс рулил…
А потом все встало на свои места — вполне понятно и уже почти привычно. Но только вот легче мне от этого почему-то не стало.
ГЛАВА 24
Лена тогда не появлялась у нас два дня. Когда я всерьез забеспокоилась и поскреблась к ней, она открыла и как всегда:
— Заползай.
— Давай к нам, там Вовка один.
— А давай в другой раз? — скривилась она, — честно — не в настроении. У меня тут ломка.
Я все равно вытащила ее и заставила рассказать о том, что случилось. А случилось так, что там же, где теперь работала она, нарисовался ее бывший. Я толком не поняла — он уже там работал, а она не знала, или только сейчас устроился? Глубоко копаться в этом не стала — вряд ли бы ей понравилось. Она вообще никогда не упоминала о нем, поэтому я и промолчала, опасаясь, что если я собью ее с мысли, то она опять замкнется в себе.
— Я как увидела его… Ситуация… — хихикнула она, — только так и мечтают выглядеть брошенные бабы, если вдруг придется встретить своего бывшего. Представь: я при параде — прическа, макияж, костюм тот — бежевый, шпильки… те, что ты посоветовала (удобные, кстати). И под ручку с генеральным…
— А этот генеральный…?
— Классный дядька, просто потрясный, и умище. Я сама за него уцепилась — по привычке. А он не отбивался.
Ленка любила повисеть на собеседнике-мужчине, это да, но меня интересовало не это.
— А ваш генеральный, он…?
— Да при чем здесь он? Я иду с ним, разговариваю, улыбаюсь и вдруг напротив — знакомая морда. Я ручкой в свежем маникюре взмахнула, кивнула небрежно и вдвоем с шефом мимо него — к лифтам. А уже на рабочем месте — ожидаемый откат… Внутри жидкое желе и пальцы мелко трясутся.
— А увольняться зачем? — не понимала я.
— Не хочу его видеть, — удивилась она моей непонятливости, — без работы я никогда не останусь, сама понимаешь. Да я и не собиралась увольняться в полном смысле — попросилась опять на удаленку. Я, наверное, фрилансер по своей природе — мне лучше работается ночью, поспать люблю до обеда. Но! В этот раз на работу я ходила, как на праздник, а когда он мелькать начал — стало тошно думать, что надо туда идти… — передохнула она, приостановив свой возмущенный монолог: — Я же не сказала тебе главного — дело-то в том, что он предложил возобновить, так сказать. А у самого кольцо на пальце… Он, Аня, меня тогда так размазал —
— Так ты уволилась или нет — я не поняла?
— Генеральный вызвал, усадил напротив, выслушал, посмотрел-посмотрел на меня, я точно так же — на него. В общем — я в отпуске без содержания.
— Ты же чуть больше месяца там…
— Я по сути своей работы — нападающий, Ань, я — для серьезного боя. А бой начнется ближе к ноябрю. Сказал — сиди дома. Надоест — выходи в любой день. Я и сижу вот.
— А как же он?
— Михаил? Да меня потому генеральный и вызвал. Недопустимо, мол — коллектив, атмосфера, профессиональная этика и все такое. Я Мишке при всех матом и громко… и сразу полегчало. А когда к шефу вызвали, я написала заявление и на ковер шла уже с ним в руках. Я поеду к морю, Ань. Знакомая есть в Туапсе — я к ней уже лет десять езжу. Там не сильно дорого и чисто. Тетка хорошая. Бархатный сезон, опять же.
Лена уехала почти сразу же. А я договорилась с няней Вовкиной группы, что она будет не только принимать его раньше, но и посидит дольше, если я задержусь. Но потом хорошенько подумала — а так ли мне нужны эти лишние нагрузки: классное руководство, дополнительные занятия? Недостатка в деньгах я не испытывала, а вот такая яростная добыча их создавала для нас с сыном ощутимые неудобства. Мне поднимать его в сад — мука мученическая, а пацану еще и сидеть потом с недовольной теткой… Я отказалась от классного руководства и еще пары нагрузок.
А дальше вообще — Вовкина няня собралась увольняться, на ее место искали человека и я как-то враз решилась. Зарплата — нормальная, работа — привычная. Намывать и начищать мне не привыкать. А главное — Вовка на глазах. И поднимать его не нужно ни свет, ни заря. И у меня время рисуется — два лишних часа в день, те, что уходили на дорогу. И Стас не будет доставать, а то он уже начал облогу по всем правилам — с цветами и билетами в театр. Мне такого счастья не нужно было.
Первые дни на новом месте были мне за праздник, как ни странно это понимать самой. Само помещение группы было ярким, светлым, а еще запахи манной каши с утра — как в детстве. Тепло, светло, детки… самые разные. И мы с малым теперь высыпались, до работы идти — минуты, Вовка рядом. Вот только случилась любопытная вещь — когда я сдавала его воспитателю в группу и уходила переодеваться, а потом возвращалась в белом халате и косынке, он меня не узнавал. Смотрел странно первое время, но не заговаривал и не подходил. Я подошла спросить об этом садиковского психолога и услышала, что значит мальчику так проще. Он не хочет никаких перемен — ни плохих, ни хороших. Как ему удобнее, так им и рулит его подсознание. И у меня опять сердце щемило от жалости к нему — как будто и большой уже парень, в декабре пять лет исполняется, а оно вон как — совсем еще маленький. И его детская душа тоже хочет покоя и стабильности.
Когда, переодевшись в привычную одежду, уже вечером я приходила забирать его, то он бежал ко мне, раскинув руки:
— Мама!
Вот такое чудо.
А потом нашу группу закрыли на карантин по ветрянке. Вовку обсыпало конкретно. Я прижигала ветряночные пузырьки зеленкой и следила, чтобы он их не расчесывал. А потом заболела сама. Буквально, вслед за сыном. И это было совсем не смешно — у меня поднималась температура и довольно высокая. Все тело обметало этими волдырями, а потом они превратились в гнойнички, пошло осложнение. Я вызвала скорую, и мне велели собираться на стационар, в инфекционку. Я естественно, отказалась. Но передумала после того, как следующей ночью потеряла сознание.