Выйти замуж за Лича
Шрифт:
Что бы она не дала, я возьму. Надеюсь, я остановлюсь, прежде чем впитаю слишком много.
— Спасибо. — сказал я, с сожалением отпуская ее. — Пожалуйста, съешь что-нибудь. Я вернусь через час.
Теперь я расстался с ней с большей легкостью. Больше не беспокоясь о том, что она может сбежать, когда представится такая возможность, я поручил слугам присмотреть за ней и отправился на охоту.
Когда я, переполненный приятной жизненной энергией, вернулся, которой мне хватило бы на несколько недель, она все еще была
Мои слуги сообщили, что она провела некоторое время в ванной, а затем выпила молоко и съела хлеб с медом, медленно откусывая кусочки.
Когда я вошел, то увидел, что она сидит на своем стуле и смотрит на свою тарелку, на которой лежало единственное сахарное печенье.
Она казалась решительной, ее осанка была прямой, взгляд напряженным.
— Я вернулся. — тихо сказала я.
Она оттолкнулась от стола и встала передо мной, покраснев. Она не смотрела на меня, только в пол, и я удивился, почему.
— Какие эмоции ты сейчас испытываешь? — спросил я ее с любопытством.
Хорошо, что, как только она мне все расскажет, я запомню и узнаю, что в следующий раз она поведет себя так же.
Мэй вздрогнула, посмотрев на стол, а затем на меня. Она сжала губы, и ее румянец стал еще ярче.
— Я… Кажется, это называется стыдом.
— Почему тебе стыдно? — спросила я, сгорая от любопытства. — Что-то случилось?
Я должен был остаться с ней, упрекнул я себя.
Я упустил что-то важное.
— Мне стыдно, потому что я хочу это печенье, но, боюсь, если я съем его, то захочу еще.
Она говорила это быстро, по-прежнему не глядя на меня, и мое замешательство росло.
Вот оно.
Мэй испытывает сильные эмоции по поводу человеческой пищи. Точно так же, как она поступила с медом.
— Что плохого в том, чтобы съесть больше одного печенья? — спросил я, подходя на шаг ближе, чтобы преградить ей путь к выходу из комнаты на случай, если мои вопросы покажутся ей слишком неудобными.
Мэй взглянула на меня, стиснув руки, и слегка покачала головой.
— Это объяснение уродливое и неправильное, и я не должна даже думать об этом. Это моя новая жизнь. Я должна расстаться со старой. Мне жаль.
— Не извиняйся, если ты не сделала ничего плохого. — сказал я, подходя ближе, пока не смог дотронуться до нее.
Она была очаровательна, и тот факт, что она пыталась что-то скрыть от меня, возводя стены стыда и бросая украдкой взгляды между нами, разжигал мое любопытство.
Теперь, когда я был сыт и доволен, у меня было сколько угодно времени, чтобы окружить Мэй вниманием.
Я бы раскрыл все ее секреты.
— Объясни мне, в чем дело. — попросил я, положив руки ей на плечи.
Лицо Мэй изменилось, губы искривились в разные стороны, и я запомнил каждую черточку ее лица. Это были признаки того, что она скрывала от меня секреты.
Мне
— Потому что от печенья я растолстею. — быстро ответила она, словно выдавливая из себя слова. — А я и так некрасива.
Я был смущен и раздражен. Это было явно не так.
— Не лги мне. — сказал я, и она вздрогнула, глядя на меня широко раскрытыми глазами. — Ты прекрасна. Никогда больше не называй себя уродиной.
Она вздрогнула, ее губы приоткрылись, и она просто посмотрела на меня с открытым выражением лица.
Ее глаза были широко раскрыты, рот раскрыт, ноздри раздувались. Как будто она воспринимала меня всеми своими чувствами, гораздо острее, чем обычно.
— Что касается печенья, пекарь заверил меня, что его жена ест его в избытке. И я не знаю, жирное оно или нет, потому что я не обращаю на это особого внимания, но ее жизненная энергия здоровая, крепкая и яркая, и это то, чего я желаю тебе. Как ты думаешь, печенье сделает тебя слабее, чем ты есть сейчас? Ты из-за этого волнуешься?
Это был искренний вопрос, но Мэй вдруг улыбнулась и покачала головой.
— Нет. — сказала она, прищурившись, глядя в уголки рта. — Я думаю, что от этого мне станет лучше.
— Тогда возьми печенье. Если оно тебе не понравится, я не обижусь. Если тебе понравится и ты съешь его все, мы сходим в город и купим еще.
Я отпустил ее плечи, и Мэй кивнула, опустив глаза. Ее прелестное личико залилось румянцем, а когда она отвернулась к столу спиной ко мне, даже кончики ее ушей покраснели.
Она потянулась за печеньем, и тут я услышал тихий хруст. Она ела медленно, стараясь, чтобы я не заметил, и старалась вести себя тихо.
Я удивился, почему она так делает, но потом понял, что сделал то же самое. Разве я не удержался от охоты на обратном пути сюда из страха перед тем, что она подумает, если увидит это?
Разве я не пошел только тогда, когда понял, что она не последует за мной? Возможно, она, как и я, боялась, что ее привычки в еде вызовут у меня отвращение.
Не то чтобы это было так. Ничто из того, что делала Мэй, не вызывало у меня отвращения. Но я мог предоставить ей эту личную жизнь, поскольку позволял это и себе.
Она доела печенье, отпила молока и собрала свою тарелку и стакан. Я положил руку ей на плечо, и она слегка вздрогнула.
— Оставь это. Слуги уберут. А теперь пойдем со мной. Мне нужно многое тебе показать.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Мэй
После еды меня клонило в сон, и все же у меня было гораздо больше энергии, чем обычно. Это помогло мне заглушить голоса и смириться с ощущением сытости в желудке.
Запретное, неприличное чувство, от которого у меня мурашки побежали по коже от стыда…