Выздоровление
Шрифт:
Нужного автобуса долго не было, народу на остановке накопилось порядком, и он уже решил удариться пешком, когда едущих на вокзал пригласил водитель какого-то служебного автобуса.
— А тут теперь автостанцию пустили, — услышал Николай у себя за спиной и обернулся. Усатый дядя объяснял забеспокоившейся соседке, как ей теперь добираться до какого-то Мрясова.
— А мне, к примеру, в Богдановку, — подал он голос, стараясь скрыть собственную растерянность.
— Оттуда же и уедешь, — объяснил дядя. — На «однойку» надо было сажаться…
Ситуация сложилась — хоть выпрыгивай. Но Николай доехал до железнодорожного вокзала и под конец чувствовал
Машины проносились мимо, обдавая Николая то въедливыми выхлопами бензина, то душной копотью дизельного топлива. Когда перекрывали переезд, поток машин прерывался, а потом они, конечно, ни на метр не хотели отставать друг от друга. Надо было пройти дальше по дороге, и Николай зашагал туда решительно, но тягучая боль в животе и наступившая тут же слабость укоротили шаг. Кое-как он добрался до сломленного бетонного столба, прислонился к нему, повесил авоську на торчащий арматурный пруток. Дыхания не хватало. Он стащил с себя пиджак, и горячие волны воздуха от проносившихся машин холодили взмокшее тело. В голове ясно тикало на манер какой-то машинки из операционной. «Вот так-то», — повторил Николай, шевеля губами. Куда он теперь? Он в одном только шуме близкой дороги, в мельтешенье колес и кабин терялся и тонул, как слепой котенок.
«У, раскис, сынок чертов», — озлился он на себя и отвернулся от дороги, чтобы не выставлять растерянного лица напоказ проезжающим. Кое-как он совладел с внезапной слабостью, трезвее глянул по сторонам и решил дойти еще до поста ГАИ, где наверняка должны были помочь больному человеку. С собой он взял только авоську, оставив узел у столба на обочине.
А у поста ГАИ никого не оказалось. Николай тяжело опустился на узкую скамеечку и перевел дух. На дорогу он уже смотрел равнодушно. Издали замечая у поста ГАИ человека, водители сбавляли скорость, но, приблизившись и разглядев, что это за человек, с досадой снова поддавали газку. Пора было Николаю признать свой просчет и искать автостанцию. Маленьким, потерянным, совсем никчемным человеком чувствовал он себя. И уже боялся и на автобус-то опоздать. Куда как проще, определеннее и спокойней было ему в больнице, да и во всей прежней богдановской жизни…
Через час с лишним добрался Николай до новой автостанции. Здесь было людно, и уже стояли автобусы. Николай кинулся сначала к кассам, но, увидев возле служебного входа пожилую распорядительную женщину, вдруг повернул к ней.
— Мамаша! — крикнул издали. — Мамаш, я только что из больницы, после операции, резаный сильно…
— Все вы резаные сильно, — нахмурилась было женщина, но, взглянув на Николаеву авоську, на ботинки, подобрела: — Докуда тебе? Один? Ну, постой тут, куплю…
Еще и билета-то в руках не было, а на прочую толпу Николай взглянул победителем, и словно сил прибавилось в нем. А билет ему, действительно, вынесли.
— Вот уж спасибо-то! — замельтешил он. — Вот уж не знаю…
— Восемь копеек своих доплатила, — сказала женщина.
— А-а… Вот! — Николай сунул ей гривенник. — Сдачи не надо!
Женщина усмехнулась.
— Где резали-то? — спросила, но объяснения не стала выслушивать, махнула рукой. — Иди, скоро отправлять будем богдановский.
Николай поискал глазами свой автобус и передвинулся поближе к краю платформы. Через динамик стали объявлять отправления. Николай подумал, что сейчас встретится с кем-то из своих,
На посадке они увидели еще двух теток богдановских и кузнеца Егора Забелина, остальные все — из попутных сел. Расселись неподалеку друг от друга, и на Николая посыпались вопросы.
— Резали-то — больно, небось? — спрашивали тетки, приезжавшие в церковь.
— Противно было кишку глотать, такую, с фонариком. А резали… Я же спал! — улыбаясь, объяснял Николай.
— Мог и не проснуться.
— Мог, наверное.
— А что за кишку ты помянул?
— Научную. Я ее глотаю, а они через нее внутренности разглядывают, фотографируют.
— Город — понятное дело. Хорошо, что угодил сюда.
— Да, удачно, — согласился Николай.
— Работать разрешили?
— Да пока отдохну, а потом, говорят, на легкие работы.
— Кто?
— Ну, врачи говорят…
Попутчики на минуту примолкли.
— Да-а, — протянул Егор Забелин, — тогда, считай, что влип. Врачи тут, а в Богдановке — Подтелков…
Николай был рад, что вырвался наконец, едет домой, а на него стали смотреть так, словно узнали про него что-то нехорошее.
— Кизяк поделали? — спросил он, повернувшись к соседу.
— Давно, — отозвался Урюпин, как всегда при разговоре глядя в сторону. — Наш десяток первым и поделал. Кизяк можно давно в пятки слаживать.
— Моя ничего… угостила?
— Угостила.
«Угостила она, как же», — подозрительно подумал Николай, почувствовав, что радость его утихает.
— Тимк, а трактор мой ходит? — спросил он первое, что теперь взбрело в голову.
— Ходит, к нему же и «крокодила» цепляли.
«Крокодилом» называли шнековый смеситель, которым теперь делали кизяк. Николай не понял, при чем тут его трактор, но переспрашивать не стал. Вообще расхотелось ему разговаривать. Тетки еще донимали его, но он отвечал вяло, и они отстали.
За окном автобуса тянулась однообразно пыльная обочина шоссе, выгоревшие бугры виднелись вдали, бледная зелень покрывала поля. «Июнь, а уже нет ничего», — равнодушно подумал Николай. Он пытался представить себе жену, сына Витьку, но они ускользали, таились, как забытые родственники, где-то за гранью близкой памяти.
Николай взглянул на Урюпина, собираясь спросить про своих, но тот, уронив лобастую голову на грудь, спал. От толчков туловище его колыхалось, а кепка елозила по самой макушке. Николай и сам закрыл глаза, открывая их только, когда автобус останавливался, чтобы выпустить пассажиров.
А в Богдановку автобус не зашел.
— Дядь, довези хоть до середки, видишь, какое у нас село агромадное, — стали упрашивать тетки.
— Позавчера довез, — не повышая голоса, отозвался водитель, — потом две камеры вулканизировал.
— А че ж наши ездиют, не прокалывают?
— Места знают… Выгружайтесь!
— С автостанциями да с контролем скушно им работать становится, — громко заметил Егор Забелин. — Нету навара!
Водитель мыкнул что-то, но связываться не стал.
Николаю и Урюпину идти предстояло дальше всех. Урюпин тащил брезентовый мешок с банками краски, а у Николая занимала руку эта авоська, на которую он сам старался не обращать внимания.