Выздоровление
Шрифт:
— Лопату и ножовку, пилу такую, донесешь? — спросил он сынишку.
— Донесешь! — Витька с готовностью кивнул и тут же полетел во двор.
«Помощник», — подумал Николай. На переводины он смотрел с сомнением: осилит ли?
Взял с полка мочалку, окунул ее в котел и, чуть отжав, потер окно, серое от пыли и копоти. Бренча лопатой, которую небрежно волочил за черенок, вернулся Витька.
— Вот!
— Ну, молодец! — улыбнулся Николай. — Так мы с тобой за лето и дом перестроим! Выйди теперь, я копать буду.
Земля в яме под полом была мягкой,
— Теперь пойдем новые выпиливать, — сказал Николай Витьке.
— Палочки?
— Бревнышки!
Дрова и старый строевой лес у них лежали штабелем вдоль сада Тимки Урюпина. Николай походил около, высматривая бруски, потом заглянул с торца и нашел что-то подходящее чуть ли не в самой середке.
— Ну что, будем раскатывать, — сказал вслух. — Отойди-ка, Витек, в сторонку…
Он неловко взобрался на штабель и выпрямился, уперев руки в бока. Сверху стал виден Тимкин запущенный сад, пыльные яблони и перепутанные кусты крыжовника, заглушенные лебедой и крапивой. Николай посмотрел на свою сторону и ясно увидел место для своего сада. Надо только забор провести от сарая к бане и от бани на угол Тимкиного сада. Это место сейчас было занято пятками кизяка, потому что навоз каждый год сваливали и вершили в круг как раз посередине намеченного участка. Но ведь круг — не проблема, можно его вынести к тетке Оничке на зады, она против не будет. Зато — сад! Баню смородиной обсадить, стволов шесть яблони…
— А, Витек? — весело спросил Николай, победно глядя сверху на сынишку.
— Че, пап?
— Да ничего! Истопи, маманя, баню, я попариться люблю!
— Че?
— Да ничего! Дальше — кроме детей до шестнадцати лет! Частушка такая.
«Сад — это хорошо», — подумал Николай, отваливая жердины и горбылины. У Тимки не хватило терпения отцово дело продолжить, от ульев в саду только столбики-ножки и остались в лебеде, а уж он бы нашел время. А как хорошо — среди зелени… Из бани без штанов можно ходить!
Повозившись на штабеле, Николай за пять минут устал, как за час. Пробил пот. Но до нужных брусков он добрался и с облегчением сбросил их на землю.
— Пап, ты уморился? — спросил Витька.
— Да, Витек, — вздохнул Николай, осторожно спускаясь со штабеля. — Похоже, рановато мы с тобой за дела взялись.
— А-а, — протянул Витька.
Новые переводины выпиливали долго. Сынишка сидел на отмеренном брусе, а Николай, отирая пот с лица рукавом, ширкал ножовкой. Покрывшаяся конопушками ржавчины, ходила она туго и, дергая полотно туда-сюда, Николай тяжелел сердцем.
«Никакого развода», — определил он, вытащив ножовку из пропила и глянув вдоль
Взглянув на сынишку, он заметил, что тому уже надоело сидеть на одном месте.
— Вот, Витек, запоминай, — сказал внятно, — инструмент любит ласку, уход и смазку! Так меня твой дедушка учил, да, видно, не впрок.
— Дедушка Паша? — оживился Витька.
— Нет, дедушка Сережа. Он у нас на фотке есть.
— Лысый, как ты?
Николай рассмеялся.
— Это я, как он. Ну, давай дальше…
Они уже возились в бане, устраивая новые переводины на обожженных кирпичиках, когда где-то рядом прогудела и остановилась машина. Витька выбежал и тут же вернулся.
— Мамка!
Николай оставил все и вышел наружу. Катерина подходила к бане, а в сторону весовой отъезжал старенький самосвал, на котором она и подъехала.
— Вы чего это взялись? — с ходу, прижимая к груди какой-то сверток, спросила Катерина.
— Да вот, — Николай принужденно улыбнулся и тут же нахмурился. — Сказала там?
— Сказала. Артаваз домой поедет, жену привезет, тогда и рассчитают… А может, нельзя тебе?
— Ничего, — буркнул Николай.
Ни слова не говоря больше, Катерина ушла во двор, Витька побежал за ней.
«Артаваз!» — подумал Николай. Сам он и Сурика-то Суреном никогда не называл.
— Пузик чертов, — ругнулся Николай по адресу бригадира сезонников и вернулся в баню. Возился теперь без удовольствия.
Вскоре прибежал Витька.
— Пап, мамка говорит: кончайте, обедать надо!
— Правильно говорит. Пошли руки мыть.
На этот раз Катерина хорошо помнила, чем надо кормить мужа. И Николай ел с удовольствием. Себе и Витьке она навела окрошку.
— Надорвешься вот, будет тогда, — сказала она Николаю.
— А мне Витек помогает, — Николай подмигнул сынишке. — Мы с ним можем и дом построить. И все, что захотите.
— Ладно уж, строители. Чтоб сейчас же поели и — спать.
— Нет уж, — Николай усмехнулся, — хватит мне одной такой ночки.
— А ты, сынок, ляжешь. День-то вон какой длинный.
— Ну-у, я с папкой.
— Началось теперь, — в общем-то спокойно заметила Катерина.
Николай опять не чувствовал какой-то их семейной близости, и это задевало его. Все вроде нормально: сидят за столом, едят, разговаривают… «Ерунда какая, — подумал Николай и даже головой тряхнул. — Дома же, что еще надо?»
После обеда Катерина уговорила все-таки Витьку лечь поспать, и сама легла с ним, а Николай снова пошел в баню. Во двор влетел с улицы пыльный вихрь, захватил солому и бумажки, пыхнул ему в лицо душной волной и разбился о сарай, разбросав во все стороны мусор. Тоскливо было сейчас и в поле, и на машинном дворе под голым солнцем, ежившимся в белесом небе. Сам Николай любил, когда начинался и заканчивался день, а еще ту пору ранней весны или осени, когда весь день похож на затянувшееся утро, или ясное и умытое, или тихое и туманное. А устоявшаяся сушь саму душу выматывает, не спасает и работа.