Выживший. Чистилище
Шрифт:
– А куда мы идем, если не секрет?
– с невинным видом поинтересовался я у сопровождающих.
– Сейчас все узнаете, - успокоил меня Фриновский.
Лестница закончилась, мы остановились у железной двери, которую охранял молодой сотрудник НКВД с парой квадратиков в петлицах и кобурой на боку. Рядом с ним находилась тумбочка с черным телефоном без диска. При нашем появлении чекист вытянулся в струнку:
– Здравия желаю, товарищ комкор!
– Вольно, товарищ сержант. Мы ненадолго, нам тут нужно товарища определить.... На жительство.
– Так точно!
– невозмутимо отрапортовал энкавэдэшник, открывая ключом дверь.
– Здесь у нас специальные гостевые комнаты, - сказал мне Фриновский, видимо, заметив что-то
– Не 'Метрополь', конечно, но лучше, чем камера.
Заместитель народного комиссара посторонился, пропуская меня вперед. На какое-то мгновение наши взгляды встретились, и я понял, что он знает, что я знаю. В общем, как в дешевых голливудских фильмах.
Нет, ребята, все не так, все не так, ребята... Я шагнул вперед, будучи уверенным, что сразу же Фриновский или Шляхман пулю в затылок мне не пустят. А когда настанет этот момент, надеюсь, моя чуйка меня не подведет.
Дверь за нами захлопнулась, провернулся ключ. Надо же, какие порядки. Ну, пока для меня это не главный момент, есть вещи и поважнее. Неторопясь двигаюсь вперед, за мной - спаренные шаги Фриновского и Шляхмана. Стараюсь полностью абстрагироваться от окружающей обстановки, для меня сейчас важно уловить тот момент, когда ствол нагана будет направлен мне в затылок. Тогда на принятие решения у меня останутся доли секунды, и от того, насколько точно я среагирую, зависит - продлится ли мое существование на этой земле еще на какое-то время или мои бренные останки сегодня же ночью закопают в братской могиле. И даже креста, скорее всего, не поставят.
Семь, восемь, девять... двенадцать шагов. Ну что ж ты, Фриновский, сука, ждешь? До конца заканчивавшегося темным тупиком коридора оставалось метров двадцать, и я не сомневался, что именно он возьмет на себя удовольствие пристрелить хронопутешественника, который выложил все, что им с Ежовым было нужно. Николай Иванович... Тот еще артист, чаем с лимоном отпаивал...
Вот! Вот она, моя чуйка! У меня словно бы третий глаз появляется на затылке, который видит, как комкор неслышно расстегивает кобуру, достает из нее револьвер, поднимает ствол на уровень моей головы... А в следующее мгновение я разворачиваюсь и бью по запястью руки, сжимавшей оружие. Раздается выстрел, пуля с рикошетом от стены уходит в глубь коридора, и тут же следует удар в гортань. Если с уголовником в камере я миндальничал, не вкладывал в удар полную силу, то на этот раз моей задачей было вывести противника из строя надолго. А возможно, и навсегда. Скорее всего, получился последний вариант, поскольку я явственно услышал хруст и, держась за горло татуированной лапой, Фриновский с выпученными глазами медленно оседает по стенке на пол. А мне уже приходится работать со Шляхманом, который судорожно пытается извлечь из кобуры револьвер. Поставленный удар в челюсть опрокидывает следователя на пол, Шляхман на несколько секунд оказывается в прострации. Этого времени мне хватает, чтобы перевернуть его на спину и, уперевшись для удобства коленом меж лопаток, свернуть шею. Никогда не считал себя садистом, но сейчас хруст позвонков слышится мне райской песней, доставляя настоящее эстетическое удовольствие.
Фриновский все еще бьется в конвульсиях. Короткий взгляд в сторону двери... Хорошо, что там нет глазка, а значит, постовой ничего не видел, и если и слышал что-то, то лишь только выстрел, после чего наверняка сделал соответствующие выводы. Мол, завалили очередного бедолагу, к этому не привыкать. Значит, у меня есть какое-то время на обдумывание дальнейших действий.
Есть, но не так много, как хотелось бы. Минута, может быть, две. После этого сержант забеспокоится, хорошо если сам заглянет - уж с ним я как-нибудь разберусь - но ведь может по какому-нибудь протоколу или, вернее, уставу вызвать подкрепление. И даже с трофейным револьвером я в перестрелке против нескольких человек, особенно в замкнутом пространстве, ничего не стою. Эх, сюда бы мой верный АКМ...
Мысль, что делать дальше, созрела мгновенно. Так, форма уже затихшего наркома для меня будет маловата, в смысле, по росту - так-то Фриновский был шире меня раза в полтора. Я и так-то упитанным никогда не был, а уж после тюремной диеты и вовсе добился невиданной ранее стройности. Ну а заместитель Ежова питался, надо думать, от души, ни в чем себе не отказывая. Тем более что он успел, кажется, малость обгадиться.
А вот со Шляхманом мы приблизительно одной конституции, да и званием он помельче, не так привлекает внимание, как обмундирование наркома. При этом его сфинктер, похоже, оказался крепче шейных позвонков, да и спереди галифе были сухими. Спасибо тебе, товарищ Шляхман, выберусь живым - свечку за тебя поставлю! Только бы выбраться.
Я быстро скинул с себя кроссовки, джинсы и майку, и принялся стягивать с еще теплого следователя амуницию. Блин, у нас и нога одного размера! Везуха!
Трупы я отволок в тупичок, с противоположного конца коридора даже и не поймешь, что там за бесформенная куча. Все, теперь можно пытаться покинуть этот подвал. Поправив портупею и пожалев, что нет зеркала, дабы оценить свой прикид, я громко постучал в дверь. Фух, только бы сержант не стал ничего спрашивать, потому что копировать голоса у меня никогда не получалось.
На мое счастье, тот открыл без вопросов. И тут же почувствовал упиравшийся в подбородок ствол револьвера.
– Тихо! Одно слово или неверное движение - и ты покойник. Ты меня понял?
Глядя на меня выпученными от испуга глазами, сержант промычал что-то невнятное, но вроде бы согласился с моими доводами. Вот и ладненько.
– Какой-нибудь запасной выход есть?
Отрицательно трясет головой и одновременно пожимает плечами. Мол, может быть и есть, но как бы не в курсе. Делать нечего, придется пробиваться через основной. Вот только что делать с сержантом, не убивать же парня. Сколько ему, лет двадцать пять? Перепуган до смерти, нет, не поднимется у меня рука его завалить. А вот усыпить - запросто. Стоит только пережать на какое-то время сонную артерию. Главное - не переборщить. Ну да как-то приходилось это делать, и в этот раз получилось. Сержант сполз по стеночке и завалился на бок. Отдохни, дорогой. Боюсь, что задним числом тебя по головке точно не погладят, но извини - моя жизнь мне дороже. Тут еще нужно из здания выбраться живым. Или мертвым, это уже как получится. Отстреливаться буду до последнего патрона, но живым не дамся. Хватит с меня расстрелов, и так уже поседел... частично.
А может, сначала навестить дорого Николая Ивановича Ежова? Поговорить с ним по душам, а в случае чего и в заложники взять... Хм, заманчивая перспектива. А что потом? Из кровавого наркома получится героизированная личность, а если помрет с перепугу, чего доброго - так и вовсе его именем какой-нибудь город назовут. Была Пенза, а будет Ежовск. И будут на демонстрациях с трибун: 'Дорогие ежовчане...' Почти как ижевчане. Шансы же самому выбраться живым после захвата и тем более убийства заложника - минимальны. Потому будем претворять в жизнь первый вариант с простым выходом из здания. Или непростым, опять же, будет видно.
Плохо, что морда у меня небритая, с такой щетиной я тут работников органов что-то не встречал. Революционные времена, когда и бородок не гнушались типа Дзержинского, канули в лету. Ни бритвы, ни воды с мылом... А может... Однако, идея немного сумасшедшая, но может прокатить. Тем более что на Шляхмана я лицом тоже мало похож.
Я споро стянул с сержанта сапог, с ноги размотал портянку, поморщился от легкого душка... Но делать нечего - принялся обматывать щеку на поллица. Сверху нацепил фуражку. Наверное, напоминаю сейчас Ильича из фильма 'Ленин в Октябре'. Но за исключением других вариантов придется косить под болезного с флюсом. Проверил на всякий случай, на месте ли документы Шляхмана. На меня с внутренней стороны красной корочки с эмблемой НКВД глянула физиономия убиенного мною следователя.