Выживший. Чистилище
Шрифт:
И ведь уснул! А утром нас поднял все тот же Митяй, наш, похоже, вечный дневальный, которому лесоповал и прочие работы заменила работа в бараке. Как-никак нужно заботиться о том, чтобы у печурки всегда лежала поленница дров, которые он же и колет выданным ему тупым колуном. Чтобы в бараке всегда была чистота, а драить сучковатые полы ледяной водой - то еще удовольствие, неудивительно, что у Митяя уже через несколько дней после нашего заселения сюда руки красные и в цыпках. Чтобы бочка для воды у входа всегда была полной, а ведро под парашу - пустым. И еще нужно успеть днем вздремнуть, потому что ночью приходится следить за тем, чтобы огонь в печке не
В это утро Митяй нас будил без энтузиазма. Следов членовредительства на нем заметно не было, но настроение дневального свидетельствовало о том, что ему пришлось отдать ворам то, что они хотели. Урок дурачку на будущее - не садись играть с блатарями в азартные игры, обдерут как липку.
На счастье Копченого, начальника отряда отправили в командировку в Сыктывкар, теперь его не будет насколько дней, а вместо него поутру на построение зашел молодой сержантик, который и прояснил ситуацию. Он проверил списочный состав, как будто за ночь кто-то мог сделать отсюда ноги в бескрайнюю тайгу на верную смерть, собрал 'нефтяников' и потащился с ними за семь километров к разрабатываемой скважине. Воспользовавшись таким подарком, наши отрицалы и еще пара урок устроили себе выходной, я же по привычке отправился на ремонтный завод. С работавшими там людьми, в частности в столярном цеху, мне было комфортнее, чем с нашими уголовниками.
А вечером, вернувшись с завода, обнаружил в бараке откинувшихся с карцера Валета и его подельника. Блатные с ростовского этапа и нашего уже успели скорешиться, весело потягивая чифирь и треская консервы. Откуда они у них взялись - непонятно, Остальных - и меня в том числе - в свой круг не зовут, да и не очень-то хочется. Я по-прежнему стараюсь придерживаться нейтралитета, все еще веря, что такое в лагерной среде возможно.
Лежу на своей шконке, вспоминаю Варю. Валет что-то рассказывает, слышу громкий смех, вроде как хрипло каркает Копченый, да подвизгивает харьковский зечара по кличке Сапог. Тот самый, которого я в бане отправил в нокдаун. Не знаю, почему Сапог, мне это неинтересно. Кстати, уже на следующий день он форсил в экспроприированной у кого-то из политических шапке. Побитый молью и временем треух из непонятного зверя, но всяко лучше, чем разгуливать по такому морозу с голым кумполом.
Похоже, Валет без вопросов взял масть и теперь считает себя негласным хозяином отряда. Пусть считает, пока это не войдет в конфликт с моими интересами. Хочется верить, что до этого не дойдет. Куковать мне в ИТЛ еще долго, а наживать врагов совершенно ни к чему. Просыпаться ночью от каждого шороха - надолго меня не хватит, стану неврастеником и в итоге сам кого-нибудь завалю.
До отбоя еще около часа, да и кто тут будет следить, 'отбились' зеки или нет, тем более отрядный в командировке. Еще спустя несколько минут кто-то трогает меня за плечо. Поворачиваю голову - Клык.
– Клим, там с тобой Валет хочет потолковать, - негромко говорит он.
Что ж, мы не гордые, можно и потолковать. Легко спрыгиваю вниз, в вязаных носках - спасибо Варе за передачку - по холодному полу, неторопясь - надо же соблюдать видимость достоинства - двигаюсь в сторону угла, где тусуются наши блатари в дрожащем свете керосиновой лампы. Подхожу, присаживаюсь на освобожденное место напротив Валета, подгибаю под себя ноги, чтобы не морозить ступни. Тот, попыхивая цигаркой, какое-то время молча, с прищуром на меня смотрит, я взгляд не отвожу, стальные смотрят на нас - кто кого. Наконец игра в гляделки заканчивается с ничейным результатом, и Валет, передав свой бычок Сапогу, который тут же жадно затягивается, протягивает мне сухарь и банку рыбных консервов, где еще осталось немного содержимого:
– Угостись.
– Благодарствую.
Принимаю банку и неторопясь подчищаю ее сухарем. Хочется вылизать жестянку до блеска, но вынужден поддерживать реноме. Практически пустую банку у меня забирает Клык.
– Ты, я слышал, на воле один четверых отметелил, отчего на нары загремел. Было такое?
– спрашивает Валет.
– Было, - соглашаюсь.
– Только один из четверых был бабой, правда, боевой оказалась, чуть глаза не выцарапала.
– И его приложил как следует, - теперь уже кивок на Сапога, который чуть не давится последней затяжкой.
– Тоже верно, не люблю, когда среди своих крысы заводятся.
Это уже наезд, причем серьезный. За крысятничество из блатных могут и в 'машки' определить. Сапог бледнеет и пытается что-то провякать, мол, разреши, старшой, я эту падлу на ремни порежу... Ага, попробуй, шелупонь подзаборная, резалка еще не выросла. Вслух не говорю, но мой насмешливый взгляд объясняет многое.
– Никшни, Сапог, - негромко, но значимо одергивает пахан, даже не поворачивая головы в его сторону.
– А ты, Клим, я смотрю, тертый калач, даром что не из блатных. Картинок на тебе нет, погремухи тоже... Не хочешь погремухой обзавестись?
– Да меня и мое имя вполне устраивает, - жму плечами.
– Ты на воле работягой был, - продолжает Валет.
– Здесь тоже работаешь. Из мужиков, значит. Не хочешь стать у меня быком?
Бык - это вроде как телохранитель.
– Хавчик обеспечим, от работы отмажем, - по-своему понимает мою заминку Валет.
Ну, с хавчиком еще понятно, может, он как 'законник' теперь на каком-нибудь негласном довольствии. А вот как собирается от работы отмазывать - непонятно. Начотряда его самого скорее в карцер снова отправит, нежели Валет меня отмажет. Да и нравится мне моя работа, как ни странно это звучит. Вернее, люди, с которыми я там общаюсь. Тот же Олег Волков или отец Илларион... Представил себя в роли быка при воре, и как-то стало совсем муторно на душе.
– Наверное, все же откажусь от такой чести, - говорю, глядя Валету в глаза.
Буквально осязаю, как мгновенно наэлектризовывается атмосфера на этих нескольких квадратных метрах, только что искры не проскакивают. Начнут метелить? Может, и отобьюсь, а может, и нет. Но свою жизнь продам дорого. На всякий случай периферийным зрением отмечаю, где лежит ложка-заточка.
– Смотри, Клим, Валет два раза не предлагает, - все так же размеренно говорит урка.
Говорит без малейшей угрозы в голосе, но все всё прекрасно понимают. И я в том числе.
– Благодарствую за угощение, - говорю и поднимаюсь.
– Вопросы еще есть? Тогда пойду, вздремну.
Разворачиваюсь и двигаюсь к своей шконке. Сердце бешено бухает, готовое выскочить из груди, но я не оборачиваюсь. Надеюсь, в случае чего мое шестое чувство мне не изменит.
До нар добираюсь под гробовое молчание всего барака. Не иначе, к нашему тихому разговору все прислушивались. Запрыгиваю, накрываюсь ветошью, по недоразумению называющейся одеялом, поворачиваюсь на бок и закрываю глаза. Что-то мне подсказывает, что этой ночью обойдется без происшествий.