Выжженный край
Шрифт:
— Чертовы америкашки, сколько людей сгубили!
— Собачье племя!
Высокая женщина, сидевшая около Кук, по-прежнему хранила молчание. Кук помнила эту бомбежку очень хорошо — тогда были Б-52.
Скоро, через каких-нибудь несколько дней, не останется здесь больше ни одной воронки. Поле покроется ровными бороздами — по нему пройдут тракторы. Здесь посадят рис, соберут урожай. Пройдет время, сотрутся с поля следы войны. Но не сотрется память о прошлом в душах людей. Сегодня память о прошлом помогает жить, боль придала людям силы, и вышли они все
Кук с состраданием и горечью посмотрела на худое, истощенное лицо своей соседки и снова перевела взгляд на поле.
В селе запели петухи.
Высокая женщина палила кипятку в крышку от солдатской фляги и, обернув полой одежды, подала Кук. Неожиданно туман прорезал свет фар, раздался шум мотора, из тумана вынырнула спрыгнувшая с трактора Оу.
— Кук, — сказала опа, присаживаясь рядом на землю, — можно мне тебя о чем-то спросить?
Кук поднялась и, ласково обняв за плечи, отвела ее в сторону.
— Что случилось, малышка?
Большие глаза Оу пристально следили за светом фар работающего на поле трактора.
Дрожащим от волнения голосом она сказала:
— Знаешь, а мне всю ночь пришлось бежать перед трактором, показывать дорогу, такой плотный туман!
— Ты только это хотела сказать!
— Нет, погоди, дай договорить. Взгляни на мою одежду, пощупай — все мокро от росы! И волосы тоже. Так вот, трактористы в конце концов усадили меня на трактор рядом с водителем. А он научил, как фары включать и выключать…
— Ну и что?
— Кук, ну пожалуйста, разреши мне!
— Разрешить? — удивилась Кук. — Что разрешить?
— Учиться на тракториста!
Оу крепко обхватила Кук обеими руками за талию.
— Линь мне сказал, чтобы я тебя нашла и поговорила. Он считает, что я смышленая и достаточно сильная. Он хочет, чтобы я стала трактористом, тогда паше с ним будущее…
Здесь Оу запнулась и смущенно спрятала лицо на груди у Кук.
Небо стало уже почти совсем светлим.
ЧАСТЬ VI
Поля надежды
Глава XVIII
К началу октября несколько тысяч офицеров марионеточной армии, выловленных нашими бойцами или же добровольно сдавшихся в плен, те, кто еще в марте месяце командовал операциями и отступлением из северной части Первой стратегической зоны, были уже распределены по лагерям. За каждым из них стояла своя, отдельная жизнь с ее ошибками и преступлениями, у каждого же было свое отношение к происшедшему, то есть к поражению. Свершившееся уравняло их лишь в одном — так или иначе, но всем им теперь пришлось разделить судьбу рухнувшего режима.
Лагерь номер пять был отведен специально для бывших карателей — дело каждого из них трибунал уже рассмотрел, — тех, чьи преступления были особенно тяжки и чья деятельность в свое время отличалась особой активностью.
Было семь часов вечера. Бывший майор «коммандос», тот самый, с которым мы встретились в начале повествования, по пояс голый лежал ничком на тростниковых
— Будет тебе с одним плечом-то возиться, — сказал он лысому, — давай принимайся за спину.
Лысый отпустил плечо, перевел дух, откашлялся и, растопырив пальцы пошире, с силой провел ими, всеми десятью сразу, сверху вниз по спине майора, от плеча до поясницы, а затем, также обеими руками, только теперь уже ребром ладони, принялся наносить по спине мелкие дробные удары. Сегодня целый день пленные перетаскивали бревна, и теперь майор с наслаждением прислушивался к тому, как расслабляется под массажем все его изнуренное усталостью тело.
Со стороны холмистой долины налетел порыв ветра, неся с собой пряные запахи трав и разгоряченной земли, проникавшие в барак через щели в бамбуковой стене.
— Во сколько нам завтра выходить? — раздался из дальнего угла хрипловатый, с заметным северным выговором голос.
— В шесть утра, — откликнулось сразу несколько человек.
Лысый — они с майором уже успели поменяться местами, и теперь он лежал ничком, а майор массировал ему спину, — приподняв голову, спросил:
— Что им на этот раз от нас нужно, не знаешь?
— Почем мне знать! — возразил майор.
Снова налетел порыв ветра. Тусклая самодельная коптилка — фитилек в банке из-под сайгонской сгущенки «Старик» — выбросила высоко вверх, чуть ли не прямо в лицо майору, язык едкой копоти. Майор отвернулся, чихнув пару раз, убрал падавшие на лоб длинные пряди волос и, продолжая массаж, обратился к сидевшему в глубине нар ко всем спиной человеку:
— Пожевать чего не найдется? Слышишь, старый барс?
«Старый барс» — это ему принадлежал хрипловатый, с северным выговором голос — усердно готовился к предстоящему назавтра походу, укладывая свои пожитки в вещмешок. Две трети рваной, местами склеенной вощеной бумагой циновки из пластика, которую он разложил в углу пар у самой стены, занимала груда всякой всячины: всевозможные бутылки, поржавевшие консервные банки, с десяток сырых клубней маниока — кусок вареного маниока был припасен у изголовья, — пила, штук пять старых книжек стопкой, американские солдатские фляжки, которых было особенно много, и прочая подобная дребедень.
«Старый барс», продолжая напихивать вещмешок, прихлебнул от одной из фляжек и, обернув потрепанное, с тонкой полоской усиков лицо, спросил:
Только поел и уже снова жрать хочешь?
— Да нет, это я так, просто чего-нибудь вкусненького захотелось… — ответил майор.
Лежавший под ним лысый, подняв голову, с сильным южным акцентом произнес:
— Ну и обжора же ты, майор!
«Старый барс» бросил кусок вареного маниока, майор поймал его на лету и, так и оставшись сидеть на спине лысого, принялся с наслаждением жевать, отщипывая по маленькому кусочку.