Вызов на дуэль
Шрифт:
— Думаю, — сказал я. — Еще хуже думаю.
— Увидишь! — каким-то чужим голосом произнес Ледик.
Мне и в самом деле очень захотелось искупаться.
«Пусть идет, — подумал я, — по крайней мере, штаны будет стеречь, не уворуют, как в том году».
Я встал с бревна и сунул книгу за ремень.
— Пошли.
Взрослые говорили во дворе, что мать слишком любит его, своего единственного, чтоб позволить ему что-либо такое, что может испортить его здоровье.
Моя мама любила меня,
Мы по тропинке сбежали к реке — сбежал я, Ледик аккуратненько слез в своих сандаликах.
— Раздевайся, — сказал я Ледику, сбросил брюки и остался в трусах.
Он снял сандалии, носки и штанишки.
— А трусы снимать?
— Валяй, — сказал я, — ты еще маленький.
Ледик был щуплый, тонюсенький, легкий, незагоревший.
Я поплавал на глубине и подплыл к берегу.
— Заходи в воду. Так. Теперь ложись, — Я подвел под его живот ладонь. — Работай руками и ногами… Да не бултыхайся, а работай. Отталкивайся. Ну-ну… Еще.
Ледик был не из тех, которые могут быстро научиться плавать.
Часа через два мы пошли домой, а после обеда он не явился во двор, как было условлено. Неужто заболел? Я посмотрел на их окна и увидел в одном из них Ледика.
Он делал мне непонятные знаки.
Только через день узнал я обо всем.
Оказывается, обнаружив у него мокрые волосы, мама устроила ему головомойку и строго-настрого приказала не ходить к реке. Еще она запретила ему дружить со мной, потому что ничему хорошему «этот ужасный мальчишка» его не научит.
— Так и сказала «ужасный мальчишка»? — спросил я.
— Ага. А что? Ведь мама неправа, ты не ужасный, правда?
— Наверно, ужасный, — сказал я, и мне почему-то было приятно, что его мать так назвала меня.
— Но ведь она тебя совсем не знает!
— А ты знаешь? — спросил я. — Ты что-нибудь знаешь про меня?
Ледик подавленно молчал.
— Ты знаешь, что я могу курить и пускать дым из ноздрей? Что я недавно убил из рогатки малиновку? Что я делал татуировку, разбивал мячом стекла и нехорошо ругаюсь? Что в толпе я могу вытащить из кармана кошелек и мне ничего не стоит пристукнуть человека…
Ледик с ужасом смотрел на меня.
— Ну? — сказал он.
— Так что советую послушаться маму, я еще более ужасный, чем она думает.
По тонким губам Ледика скользнула улыбка. Потом, словно спохватившись, он огляделся и быстро сказал:
— Давай уйдем отсюда.
Я понял: боится, что из окна мама увидит его рядом со мной.
— А мне здесь нравится, — сказал я, — если хочешь, можешь уходить.
И не пошел с ним ни за сарай, ни в какое
Я рассердился на него: значит, поверил и матери и моим словам о том, какой я.
Леший с ним, с этим Ледиком. Не буду обращать на него внимания.
И не обращал.
Ледик был не с нами, он был возле нас. Быть с нами ему не разрешалось. Как-то утром, когда я пил чай, он прибежал к нам. Весь запыхался, глаза сияют.
— Пойдем купаться, — попросил он.
— Зачем? — спросил я. — А мама?
Он махнул рукой и мужественно посмотрел мне в лицо.
— Идем.
— Садись, — сказал я. — Хочешь чаю? Нет? Так садись и жди, пока я допью.
Я допил третий стакан вприкуску, и мы с ним пошли к Двине. Ледик стал подавать некоторые надежды. Из него мог все-таки получиться человек, потому что он понял наконец простую истину: хороши любовь и доброта, которые делают человека сильным, а не жалким.
Поездка в Красный бор
С нетерпением ждал я воскресенья: мы должны были поехать с Вовкой в Красный бор. Там, говорят, водилось много белок и глубокие овраги были исчирканы следами куропаток. Еще говорили, что один мальчишка привез оттуда, из незабитого домика на территории летних военных лагерей, целую горсть гильз от малокалиберной винтовки…
Всю неделю мы с Вовкой только и говорили про этот бор. В субботу вечером хорошенько смазали лыжи, проверили крепления.
Спать я лег счастливый и немного встревоженный, как всегда перед дорогой.
Проснулся рано, еще раз оглядел кольца на палках и стал готовить бутерброды.
В дверь постучали, и я бросился открывать.
— Я не поеду, — заявил Вовка и добавил: — Здравствуй.
Я ничего не понимал.
— Почему? Мы ведь сговорились!
— Не смогу. Вчера приходила тетя Женя и позвала на день рождения Пети.
— А ты не ходи.
— Должен. Он мой двоюродный брат.
Я готов был ко всему, только не к этому. Ну что ему сказать?
— Тогда я пойду с Гавриком, — пригрозил я. — Он не подведет.
— А разве я нарочно? Ведь Петя — мой брат. Неловко.
— Твое дело. Мне все равно. — Я отвернулся от Вовки и стал завертывать в бумагу завтрак.
Вовка ушел. Я сунул в карман хлеб, оделся, вскинул на плечо лыжи и вышел. Когда Вовкины шаги стихли на лестнице, я зашагал вниз, к Гаврику, сыну дворника.