Взгляд
Шрифт:
Когда медсестра ушла, отец Аны неловко застыл между дверью и кроватью.
– Врач говорил, что у тебя уже пару дней были признаки улучшения. Ты провела в коме почти неделю.
«Неделю!» Ана с трудом смогла усвоить эту мысль. Как получилось, что она провела без сознания целую неделю?
Ее отец бесцельно переставил на комоде вазу с подсолнухами, а потом медленно прошел к креслу, обитому грубой тканью, и сел рядом с ее кроватью.
– Я так рад, что с тобой все в порядке, – сказал он, потянувшись к ее руке.
Она
Ее отец кашлянул. Встав, он отошел от кровати.
– Мне сказали, что двигательная зона коры головного мозга может прийти в норму через пару дней. – У ближайшего окна он задержался, приподнял тонкую занавеску и посмотрел на улицу. – Ты помнишь, что случилось?
Ана замычала. Он повернулся к ней. Она опустила подбородок к груди, изобразив кивок.
– «Три мельницы», – глуховатым голосом проговорил он. Он откашлялся и отпустил край занавески. – Как только я узнал, что ты там, я делал все, все что было в моих силах, чтобы тебя оттуда вызволить. Ты должна понять, Ана: я не мог просто прийти и забрать тебя. Есть специальные процедуры.
«Например, аквариумы». Она зашевелила губами, пытаясь произнести эти слова, но получился какой-то странный звук. Она повторила попытку, не собираясь сдаваться. Ее язык неохотно подчинился, и она выдавила сквозь зубы:
– К…ква-а-а…мы.
Ее отец сгорбился и прижал ладони ко лбу.
– Если бы я мог прекратить то, что они делали! Поверь, я старался. Я заплатил всем медсестрам, чтобы тебе подменяли лекарство. Но в аквариумах работают психиатры. Я подделал файл, притворившись, будто раньше тебя лечил, сделав вид, что ты – дочь близких друзей семьи, но Шарлотта Кашер даже не стала обсуждать твое лечение. Что тебя дернуло туда прийти?
Тщательно складывая губы в нужную форму, Ана выдохнула ртом:
– Джа-а…шпер.
Ее отец посмотрел на нее сквозь пальцы. В его глазах отражалась боль. Никогда прежде Ана не видела его настолько ранимым. Несмотря на все происшедшее, это ее тронуло. Однако она заставила себя цепляться за свой гнев. Ей никогда не забыть ужасы «Трех мельниц» – того места, где он оставил Джаспера, чтобы уберечь собственную репутацию.
– Я… тебя не… смо…гу… про…сти-ить, – проговорила она. Слова стали складываться легче. Она говорила с запинками, но внятно. – Ты… должен… меня… от…пустить.
Ее отец снова кашлянул и сглотнул, резко дернув кадыком.
– Отпустить? – Он нахмурился. – Не знаю, что именно тебе сказал Джаспер. Или что говорили тебе эти «просветители». Они считают, что моя работа – мошенничество. Они считают, что в анализе на Чистоту есть подтасовки. Чего они не принимают во внимание – и чего не понимаешь ты, – это способности человека к разрушению. Жестокость, ненависть, невежество человечества безграничны. После Развала 2018 года страна оказалась на грани гибели. Моя работа положила начало контролю над нестабильной ситуацией. Когда одиннадцать лет назад стали проводиться первые пробные анализы на Чистоту и люди получили профилактическую лекарственную терапию, в этих районах впервые после Развала начала снижаться преступность. Без этого анализа мы скатились бы в темное средневековье, как это случилось в США. Вакцины существуют уже девяносто лет. Борьба с психическими заболеваниями стала логическим следующим шагом.
Ана слушала со все возрастающим ощущением несправедливости. Она вскинула дрожащую руку и стукнула кулаком по кровати. Ее ребра пронзила острая боль.
Наконец Эшби перестал просто смотреть на нее и по-настоящему ее увидел. Он вздрогнул, прочитав в ее взгляде ярость.
– Само… убийства детей! Контроль… психики! Похищения… на улицах! – бросила она ему в лицо. – Как… ты… можешь… оправдывать… себя… зная то, что знаешь, видя то, что… видел… в «Трех мельницах»!
Он молча воззрился на нее.
– Ты хоть… понял? – добавила она. – Понял… что должен был… ее… отпустить?
– Кого?
Ана гневно смотрела на него, пытаясь понять: неужели он повторял всю эту ложь настолько часто, что сам в нее поверил? Закрыв глаза, она вдруг почувствовала страшную усталость. В то утро, когда Эшби Барбер выступил по национальному телевидению, называя свою дочь слабой и невежественной, ей не следовало воспринимать это настолько лично. Именно так он относился ко всем людям. Он всегда считал, что лучше всех знает, что кому нужно.
Кресло скрипнуло. Деревянные ножки подвинулись по ковру на пару шагов. Руки прошуршали по ткани. Когда ее отец заговорил снова, его голос казался далеким, измученным.
– Ты не представляешь себе полную картину, – сказал он. – Мир скатывается к хаосу. К полному разрушению. Мы можем выжить, только сдерживая людей.
– Ты подсыпал… толченый бензидокс… маме в еду, – прошептала Ана. Она не открывала глаз. Это помогало ей сосредоточиться на произнесении слов. – Может, она и была грустной… подавленной. Но она меня любила. Бензидокс… отнял и хорошее, и плохое… Ничего ей не оставил. И она… убила себя. А ты… не дал мне… попрощаться.
Наступило молчание. Гудел кофейный автомат. В коридоре гремели подносами. За окном раскаркалась ворона.
– Было слишком поздно, – сказал он.
Ана открыла глаза. Ее отец поник в кресле. Глаза у него блестели. Она изумленно воззрилась на него. Он не плакал на похоронах ее матери. Но тогда это были поддельные похороны. Возможно, он плакал тем утром, когда вытащил ее мать из-под выхлопа, унес ее мертвое тело в машину.
– Ты отправил Джаспера туда, – сказала она. – Ты можешь его вернуть.