Взращение грехов
Шрифт:
— А капитаном тогда был Степан Проталин? — очень тихо спросил Дронго.
Даже Юрий, сидевший между ними, вздрогнул.
— Да, — кивнул Умар, — он тогда большие деньги получил. Сто сорок тысяч долларов. И сдал нам весь отряд. Но он хитрый был, умный. Взял с собой этого раненого офицера, не дал его добить. И сразу стал героем, все газеты про него писали, все журналы. Даже фильм про него сняли. А потом он быстро карьеру делать начал. А меня в девяносто седьмом схватили. Всю нашу группу перебили, и меня отправили в колонию. Но я помнил, кому мы деньги давали. Все эти годы хорошо помнил. Меня ведь сдал этот Проталин,
Вот тогда я ему все и рассказал. Все, как случилось тогда. Как его друг взял деньги, как маршрут нам выдал, как с водителем в лес уходил. И как в последний момент вернулся, чтобы его вытащить и героем стать. Остальные сгорели просто. Ты бы видел, какое лицо было у этого подполковника. Я думал, что он сразу задохнется. Но он молодец, сдержался. Только зубы у него скрипели. А я доволен был очень. Пусть знает Проталин, что нельзя быть все время предателем. Предавая своих и чужих. Хотя какая совесть у предателей? Нету у них совести и никогда не было.
— А потом ты приехал сюда?
— Конечно. Я должен был убедиться, что Проталина наказали. И когда мне сообщили, что его застрелили, я успокоился. Теперь я точно знал, кто это сделал. Потом про грузина какого-то говорить стали. Будто директор он или его заместитель. Только я знал точно, кто пристрелил Проталина, как собаку. Его друг и пристрелил. Тот самый, которого он из огня вытащил. Видимо, не мог простить ему друг такого предательства. Тридцать девять человек там остались. А Проталин все годы в героях ходил. Не мог ему этого простить Кичинский. И не простил.
Юрий, сидевший на стуле, незаметно встал и куда-то исчез. Очевидно, он собирался звонить своему боссу, чтобы сообщить ему такую ошеломляющую весть.
— На войне люди в зверей превращаются, — продолжал Умар, — но все равно есть львы, а есть шакалы. Вот твой Проталин и был шакалом, а мы все равно львами умирали.
— Лучше бы людьми оставались, — недовольно заметил Дронго.
— Ты меня не учи, — разозлился Умар, — я сам знаю, кем мне лучше быть.
— Нет, теперь ты меня послушай. Зачем нужно было столько крови проливать? Чего добились? Положили столько своих людей, разорили свою республику. Нужно было научиться договариваться, а вы сразу решили войну объявлять. Ну скажи мне хотя бы сейчас, чего добились? Во имя чего погибло столько людей?
— Мы за свободу дрались, — возмущенно сказал Умар.
— С помощью арабов. А потом друг друга убивать стали. Кто Ахмада Кадырова убил, разве не вы? А он хаджи был, паломничество в Мекку совершал, не говоря уже о том, что вашим религиозным лидером тоже был.
— Он нас русским продал.
— Неправда. Сам знаешь, что неправда, а все равно говоришь. Никому он вас не продал. Он просто хотел, чтобы народ его нормально жил. Ну нельзя в двадцать первом веке проблемы с автоматом решать. Нельзя. А ты девять с лишним лет свою злобу держал, чтобы потом ее выплеснуть.
— Правильно сделал. Предателю — собачья смерть. Он и вас, и нас предавал.
— «Нас» — я понял, а «вас» — ты меня, очевидно, считаешь за российского спецназовца? И поэтому все время огрызаешься? Только в одном ты прав. Предатель всегда вызывает отвращение. У всех, даже у тех, кому он служит. И если предал один раз, то может предать и второй. Я еще удивляюсь тебе, как ты мог поверить такому человеку, кому сам деньги передавал. И кто тебе своих товарищей сдавал.
— Ничего. Он теперь в аду с чертями разговаривает.
— Как его убили?
— Этого я не знаю. Знаю, что убили. Больше мне ничего знать не нужно. Мне и так хорошо. Я теперь могу умереть спокойно.
— Значит, ты специально поехал в Рязань и распустил слух о своем приезде. Чтобы подполковник Кичинский вышел на тебя и ты бы ему все рассказал.
— Я так и сделал. И сто раз бы так сделал, если бы снова пришлось.
— Ясно. У меня больше вопросов к тебе нет. Что теперь собираешься делать? На родину вернуться не сможешь. Там сейчас крепкая власть. Сын Ахмада Кадырова президент и ваш кровник. Он ведь никому не простит убийство своего отца.
— Я не его кровник, — быстро ответил Умар, — на мне крови хаджи Ахмада нет.
— Вернешься?
— Посмотрим.
— Много людей ты убил? Только честно.
— Я воевал, — поднял голову Умар, — а война человеческие грехи растит. Каждый день новый грех. Ничего не поделаешь, нужно понимать, что другого выхода нет.
— Взращение грехов, — вздохнул Дронго, — я думаю, мы с тобой наш разговор закончили. Спасибо, что захотел вообще со мной разговаривать.
— Я бы не стал. Меня попросили, — признался Умар. — Зачем я должен был тебе помогать? Просто мне сказали, что этого грузина жалко. Он ни в чем не виноват, а его посадят на всю жизнь. Вот я и подумал: может, с тобой встречусь и тебе расскажу, чтобы ты этого мебельщика вытащил. Жалко его. Говорят, дочь у него осталась одна. Без отца и без матери. Пусть вернется к своей дочери. Если сможешь ему помочь, значит, я не напрасно с тобой встречался.
— Эх вы, — покачал головой Дронго, — «дети гор». С одной стороны, такая дикая жестокость, а с другой — такая сентиментальность. Даже не знаю, что тебе сказать. Прощай.
Он поднялся и пошел, не оглядываясь на сидевшего в кресле Умара. Юрий вернулся, тяжело дыша. Он уже успел сообщить о самом главном своему боссу. Теперь нужно было, чтобы этот непонятный человек с такой смешной кличкой Дронго убедил всех, что Тевзадзе не виноват.
Через полтора часа Дронго вернулся в гостиницу. Он позвонил Медведеву и попросил его завтра утром прислать к дому на Спиридонова капитана Гаджиева. А также приехать самому и привести с собой следователя и начальника УВД города.
— Хорошо, — согласился Медведев, выслушав Дронго, — судя по всему, у вас есть новости, которыми вы хотите нас удивить.
— Есть, — ответил Дронго, — и надеюсь, что завтра мы с вами увидимся.
— Обязательно, — согласился Медведев.
Глава 21
Дронго пригласил всех к дому, где произошло убийство Степана Проталина. Во дворе находились начальник УВД полковник Мохов, следователь Савеличев и начальник уголовного розыска Николай Медведев. Еще несколько офицеров милиции стояли в стороне, наблюдая за всем происходящим.