Взрыв на рассвете. Тихий городок. Наш верх, пластун
Шрифт:
Взяв журнал, юноша уселся у противоположной стены кабинета на диван, зашелестел страницами. Капитан достал из портфеля папку, раскрыл ее, поправил на носу пенсне.
— Уважаемая Анна Ильинична, — тягучим, монотонным голосом начал он, не отрывая глаз от папки, — органы военной администрации Красной Армии оказывают посильную помощь населению освобождаемых территорий продовольствием и топливом, в налаживании работы промышленности и транспорта, в медицинском обслуживании. В свою очередь, Красная Армия с благодарностью принимает ту помощь, которую получает от местного населения. В налаживании добрососедских отношений между Красной Армией и польским
— Для вас, Анна Ильинична, — капитан окинул взглядом женщину, словно взвешивал ее возможности, — открывается много интересных и увлекательных дел, начиная от помощи медперсоналу советских госпиталей и кончая участием в проведении культурной и отчасти идеологической работы, призванной содействовать более тесному сближению советского и польского народов. Ведь вы, образованная русская женщина, прожившая столько лет в Польше и знакомая с культурой и обычаями обоих народов, можете быстрее найти доступ к сердцам поляков, чем большинство наших офицеров, впервые вступивших на польскую землю.
— Иван Львович, я не нахожу слов! Наконец–то смогу хоть что–то сделать для России! Мы, русские женщины в Польше, готовы сегодня же помогать Красной Армии. Виктор Лукич уже знает, что этим желанием горю не только я, но и другие ваши соотечественницы. В моем лице вы видите больше двадцати таких патриоток!
Женщина захлебывалась словами, на глазах выступили слезы. Серенко с интересом наблюдал за ней.
«Кто ты такая, Анна Ильинична? — думал он. — Высокая, крепкая, с милым русским лицом. Из дворянок, воспитанница Смольного института, вдова надворного советника, сбежавшего в восемнадцатом из Питера в панскую Польшу… Вражды к Советской власти не имеешь, за границей очутилась из–за мужа, готова добровольно сотрудничать с Красной Армией, мечтаешь возвратиться в Россию. Это сообщила о себе ты сама, когда несколько дней назад впервые явилась на прием к советскому военному коменданту. А что представляешь на самом деле? Выдаешь себя за другую? Или действительно Петрова, но своим приходом в комендатуру преследуешь совершенно не те цели, о которых говоришь? Ведь неспроста твоей персоной заинтересовались в «Смерше» и попросили Серенко познакомить с тобой под видом офицера Политуправления фронта своего сотрудника старшего лейтенанта Пушкова».
Майор встал из–за стола, подошел к разговаривающим, тихонько кашлянул, привлекая к себе внимание.
— Прошу извинить, что прервал беседу, но… Через несколько минут у меня начинается прием населения, и ваше присутствие в кабинете будет не совсем уместно. Можете продолжить разговор в соседней комнате или в саду при комендатуре… Вам, Анна Ильинична, еще раз большое спасибо за цветы. Я ваш должник…
— Анна Ильинична, а если нам действительно спуститься в сад? — предложил контрразведчик. — У меня там на примете есть прекрасная беседка. Уединенный уголок, аромат цветов, никого посторонних.
— Охотно принимаю ваше предложение, Иван Львович…
Шершень и на этот раз подивился аккуратизму немцев: упрятали свой штаб черт знает в какую глухомань, а порядок словно на берлинских улицах поддерживается. Четыре небольших, едва возвышающихся над землей бункера отстоят друг от друга на одинаковом расстоянии и выровнены строго по линеечке, соединяющие их узенькие тропинки посыпаны мелким песком. Возле двери каждого бункера висит противопожарный инвентарь: топор, багор, пара брезентовых ведер. Между вторым и третьим бункерами лежит выдолбленная из древесного ствола колода, наполненная водой, и подле нее стоит грубо сколоченная низенькая скамейка — это курилка, позади бункеров — яма для мусора и кухонных отходов.
Шершень остановился у одного из бункеров, положенным у двери веником из прутьев смахнул пыль с сапог, вошел внутрь.
— День добрый, друже, — приветствовал он лежавшего на топчане Гурко. — Принимай гостей.
Войсковой старшина приподнял с грязной подушки голову, узнал эсбиста.
— Скорее, добрый вечер, — буркнул он. — Все равно здравствуй. С чем пожаловал?
Шершень стрельнул глазами по бункеру, заметил у стола табурет, уселся на него.
— Дело у меня к тебе, Яков Филимонович. Потому и пришлось побеспокоить.
— Говори, коли разбудил.
— Понимаешь, дружок у меня среди ваших имеется, сынок покойного полковника Чумарзина. Повидать его хотел. А ваши порядки ты знаешь: хоть одно дело делаем, а для вас я чужой. Даже чтоб перекинуться парой слов с дружком, надобно разрешение Штольце или Сухова. Разве так поступают добрые соседи?
— Не мной эти порядки придуманы и не мне их отменять. Полковник Сухов сейчас отсутствует, так что обратись к Штольце.
— Оберштурмфюрер Ланге сказал, что его тоже нет. А мой дружок должен отправиться куда–то на задание. Вот и хотел попросить тебя, чтоб отсрочил ему выход до появления Штольце. Сделай одолжение.
— С удовольствием. Могу даже разрешить тебе повидаться с Чумарзиным. Заместитель я Сухова или нет?
— Не стоит, друже. Зачем нарываться из–за меня на неприятность? Сам знаешь, какие немцы буквоеды. Лучше придержи моего дружка до прихода Штольце. Ланге сказал, что это в твоей власти.
— Точно, в моей.
Минуту назад Гурко крепко спал, сейчас же его мозг работал с лихорадочной быстротой. «Хитришь, приятель. Уж я то знаю, что Штольце приказал Сухову ничем не мешать любым твоим контактам с Чумарзиным. Да и я тебе только что предложил встречу с ним. Так что не для разговора с Чумарзиным ты сегодня явился. Но для чего?.. Возможно, с Ланге ты был откровеннее и ляпнул ему что–либо лишнее. Придется наведаться к оберштурмфюреру».
Войсковой старшина натянул сапоги, нахлобучил на голову кепку с длинным козырьком, страдальчески скривил лицо.
— Голова что–то с утра трещит. Наверное, вчера вечером хватил лишнего. У тебя с собой ничего нет, соседушка?
— Имеется кое–что. — Шершень щелкнул пальцем по висевшей на поясе фляжке. — Могу подлечить.
— Сделай милость, — обрадовался Гурко. — Кстати, где ты намерен ждать прихода Штольце?
— Если не возражаешь, у тебя. Не хочется лишний раз с немчурой одним воздухом дышать. Ведь с тобой мы все–таки не чужие, а братья славяне.
— Тогда поступим так. Я сейчас наведаюсь к твоему дружку и задержу его выход до утра, а ты покуда располагайся в бункере. Будь как дома, дорогой соседушка.
Ланге, как и положено дисциплинированному немецкому офицеру–порученцу, даже в отсутствие Штольце находился в его бункере.
— Герр оберштурмфюрер, — почтительно обратился к нему Гурко, — разрешите получить у вас совет. Если, конечно, у вас есть время.
— Слушаю вас, господин подполковник, — доброжелательно ответил обычно чопорный Ланге, которому явно польстили слегка заискивающий тон войскового старшины и его выражение «получить у вас совет».