Взрыв
Шрифт:
И все было бы как нельзя лучше, все было бы достойно и добропорядочно, находись точка п о э т у сторону костра.
Но она — увы! — находилась п о т у.
А костер лежал в аккурат поперек тропинки, вытоптанной Санькой же от прорабки к точке, так как пользовался он ее услугами почти ежедневно.
И прораб Александр Константинович Балашов, инженер и так далее, конечно, никак не смогли сделать гигантский крюк метров пяти в сторону и обойти костер.
Нет, они, как целеустремленный и честный человек,
Стоп!
Вот здесь уже кончаются шутки и начинаются вещи серьезные.
Санька сам потом не мог объяснить себе, почему он принял это дурацкое, совершенно нелепое решение.
Не иначе — бес попутал, не иначе.
А если проще — он решил, что два-то шага по хотя и раскаленной до малинового жара, но твердой поверхности корыта он сделает запросто в прочных литых резиновых сапогах с толстенной подметкой.
И, держа на отлете деревянный ящичек с нивелиром, он сделал эти шаги.
Вернее один шаг.
Резиновые подметки моментально поплыли, и он, как на идеально гладком льду, сделав несколько нелепых па на месте, высоко подбрасывая ноги и заваливаясь назад, упал СПИНОЙ на раскаленный докрасна металл.
Корыто было полукруглое, и он сразу съехал по нему, как с горки.
И еще одно обстоятельство спасло его от жесточайшего ожога обнаженной руки — ящичек с нивелиром.
Все это произошло в считанные секунды. Санька упал, съехал вниз и, как только ноги его коснулись земли, тут же, опершись ящиком о корыто, вскочил.
Но он уже пылал.
Он горел от пяток до макушки — горели сапоги, ватные брюки, ватник и пыжиковая шапка.
Бригада настолько растерялась, что все застыли в тех позах, в которых их застало изумление. Это было похоже на мгновенную фотографию или на остановившийся кадр киноленты.
А Балашов стоял изумленный, расставив в стороны руки, и... горел.
Первой опомнилась Зинка.
Она с визгом подскочила к Саньке, всем своим могучим телом налетела на него, сбила с ног и уселась на него верхом.
Потом быстро вскочила и стала елозить своим прорабом о сырой, рыхлый снег.
И только когда Балашов закричал, что ему холодно И мокро и они с Зинкой встали на ноги, грохнул хохот.
Санька хохотал тоже.
У него это был, конечно, нервный смех, потому что в общем-то ему смеяться было не над чем.
Его отвели в прорабку, и там выяснилось самое забавное — он прогорел до последнего малого предела: сапоги до портянок, штаны — до белья, шапка — до подкладки, но что было поразительно — нигде, ни на одном месте не было у Балашова ни одного хоть самого малого волдырика.
Сгорела только прозодежда.
— Сознайтесь, Александр Константинович, небось надоели вам этот ватник да штаны, они ведь у вас БУ, небось просто на новые сменить захотели, — говорил ему смеясь Пашка.
— Угадал. Видел, как это делается? Точный расчет. Можешь попробовать, — отвечал Санька.
Нервное напряжение спало, и Саньку знобило.
Он выгнал всех из прорабки, переоделся.
Балашов сидел один в новом своем зимнем пальто, только без шапки, и снова, второй уже раз за этот несчастный день, ругал себя на чем свет стоит.
То, что он выглядел довольно глупо во всей этой истории, Саньку не очень-то волновало. Авторитету его это не повредит. А если повредит, значит, никакого авторитета не было.
Санька давно уже понял одну истину, подсказанную в свое время Филимоновым, — хочешь, чтоб тебя уважали рабочие, не обманывай их.
Это не так-то просто, как кажется. Иногда это и вовсе не зависит от прораба.
Человек, допустим, работал сверхурочно, обязательно надо ему заплатить, а у прораба на это денег не хватает, не хватает заработного фонда. И начинаются скандалы.
Но вообще-то вопрос этот очень сложный. Частенько то, что делается сверхурочно, запросто можно сделать в рабочее время, а не делается по нерасторопности или забывчивости того же прораба. А для получения премии должна быть в числе других пунктов и экономия фонда зарплаты.
И вот иной прораб или мастер предпочитает выслушать кое-что не больно-то приятное от рабочего по поводу вескости своего слова, но зато получить премию.
А потом, когда действительно позарез необходимо остаться сверхурочно и закончить какую-нибудь срочную или аварийную работу, тот же рабочий может со спокойной совестью послать всех к чертовой матери, переодеться и уйти.
И никто его не сможет заставить остаться, если он не желает.
Правда, так почти не бывает или бывает очень редко — люди отходчивы и обычно не хотят подводить всю бригаду.
Вот этим некоторые и пользуются.
Санька ни разу еще не обманул никого из своей бригады.
Бывало так, что денег действительно не было, не мог он заплатить в этом месяце, и все тут. Санька говорил:
— Обещал, но не могу. Ни копейки от фонда не осталось. Если можешь подождать, заплачу в следующем месяце. Если не можешь, отдам свои из зарплаты.
И ни разу еще никто на него не обижался за это, понимали. Любому ведь объясни по-человечески, без криков, без обману, и всякий поймет.
Балашов как-то подслушал случайно разговор одного своего рабочего с приятелем из другой бригады.
— Ты не гляди, что молодой, — говорил тот, — у нашего Константиныча слово — железо, обещал — в лепешку расшибется, а заплатит. Свои отдаст лучше.
— И берете?
— Чокнулся, что ли? Он ведь и вправду отдаст. Как потом ему в глаза глядеть? Это надо совсем уж совесть пропить, чтоб у такого человека брать.