Взятие. Русь началась с Рюрика, Россия началась со взятия!
Шрифт:
Такое же впечатление на мир произвело и взятие Казани в 1552 году и последовавшие события. Русское государство впервые за сотни лет не жертва набегов с юга и востока, а победительница, распростершая свою власть за Волгу, присоединяющая казавшиеся неукротимыми Казанское, Астраханское ханства, земли Ногайской орды, Приуралье и далее. А что было делать царю Ивану? Дожидаться, пока южные владыки насадят в Казани своих марионеток, которые опять повернут дело к ежегодным кровавым набегам? Оставить в плену и рабстве тысячи захваченных при этих набегах? Терпеть и дальше удушающий хомут на Волжском речном пути? И это при том, что от режима ханской Казани многие мурзы и беки со своими семьями и нукерами перешли на службу Москве и даже храбро участвовали в осаде и штурме Казани.
Во многом с вдохновением от состоявшегося возвращения Крыма в Россию, у меня получилась книга о самом важном событии в истории России: присоединении Казанского края к государству, создаваемому ещё дедом Ивана Грозного с центром в Москве. Именно с этого момента родилась Россия, вся сила и красота которой в многогранности населяющих её народов. Как у родившегося в муках человека потом будут школа, институт и свадьба, так и у родившейся новой страны потом будут и смута, и мыс Дежнёва, и окно в Европу, и присоединение Украины и революции. Но из Московского государства в Россию наша страна превратилась в 1552 году именно тут, при впадении Свияги и Казанки в великую Волгу. Каждый из великих деятелей огненного и прорывного XVI века, будь то царь Иван Грозный или сеид Кул-Шариф имеют важнейшее значение для истории России, потому что именно в результате их дел, пусть и в разных векторах начала складываться империя, наследницей которой является современная Россия. Дела каждой исторической личности, как Казанского ханства, так и противостоящей ему стороны, заслуживают более глубокого изучения, уважения и дискуссии. Их нельзя упрощать до наивных небылиц.
За юмористическим слоганом: «Казань брал! Астрахань брал!» стоит не прихоть монарха – пошёл и взял, что плохо лежало. Задолго до решающего 1552 года отношения Казани и Москвы переплелись так, что их объединение было предопределено географически, политически, экономически. Тысячи казанских татар на службе у московских князей, наличие целых татарских княжеств внутри русской метрополии, многочисленные ставленники Москвы на Казанском троне и теснейшие торговые связи – это всё уже было. При взятии Казани в смертельной схватке сошлись не русский народ против татарского, а принципиально непримиримые соперники-личности, каждый из которых, что с одной, что с другой стороны, достойны уважения и памяти.
Если мне повезёт, то читатели осилят эту книгу до конца и каждый увидит в ней что-то своё. Поэтому предупреждаю сразу. Автор этого художественного произведения испытывает нулевую толерантность к любым проявлениям национализма и розни по религиозным и этническим признакам, одинаково уважает как последователей ислама и христианства, так и атеистов, ненавидит войну и насилие в любых проявлениях. А если книга вызовет споры и желание докопаться до истины, прочитать научные труды, а лучше посетить места событий: Москву, Казань, Свияжск, Углич – то это будет достойным результатом. Значит не зря я засел за компьютер холодным московским вечером в апреле 2018 года.
Том I
Утро в Напрудном
Ранним летним утром, когда высоко летающие ласточки в бесцветном небе обещали знойный день, Александр Иванович Молога с приятным кряхтением распрямил спину, поставил одну ногу на широкую дубовую колоду и начал раскуривать короткую трубку. Наваленная кучка колотых четвертушками дров свидетельствовала о том, что мастер встал до рассвета. С годами по утрам хочется спать всё меньше, уж слишком быстро начинает бежать жизнь. А без дела Мологу никто и никогда не видел. В редкие, свободные от службы дни, он всё время что-то делал: чертил на досках берёзовыми угольками, что-то измерял заграничными циркулями, выпиливал строгал или вытачивал деревянные детали. Для этого к главному дому с каменным подклетом была пристроена длинная мастерская, а к мастерской ещё избушка, в которой для большой работы селились подмастерья. Но в основном жизнь Александра Ивановича протекала на постройке церквей, теремов, изб для служилого люда и других деревянных сооружений, то есть согласно призванию зодчего.
Утреннюю тишину нарушил скрип телеги, негромкое пересыпание молодых голосов, прыски девичьего смеха. Это сельские ребята шли с сенокоса. Что-то хлопнуло на мельнице, колесо которой крутилось водами чистой речки, обрамлённой камышами и осокой. Раздался бас мельника, ярко объяснявшего кому-то из нерадивых работников его место и личные качества, и лёгкий ветерок доносил сочные многоэтажные фразы. На звоннице Трифоновской церкви осторожно прозвенел колокол, потом ещё. Напрудная слобода просыпалась и приходила в движение.
С намерением разбудить внука и заставить его складывать дрова в поленницу Александр Иванович притушил трубку, вытряхнул остатки табака и пепла, и начал подниматься к двери в дом. Дробный топот копыт за воротами заставил его замедлить и обернуться.
– Иваныч, доброго утра! Отворяйте, тверичи! – раздался задиристый звонкий голос с улицы. «Ваську, племянника с утра принесло», – подумал Молога.
– Василий, за каким лядом приехал? – для виду строго спросил мастер и двинулся к воротам. Опережая деда, перепрыгивая порог и ступеньки, с крыльца слетел и помчался к калитке мальчишка лет двенадцати, в длинной рубахе, без подштанников и босиком.
– Дядя Вася, открываю! Заводи Марусю! —крикнул мальчик, ловко отщёлкивая засов и, придав всем своим щуплым тельцем веса, распахивая тяжёлую створку.
– Марусечка! – мальчик погладил по морде и принял под уздцы кобылу песчаного цвета.
– Сергуля, здоров! Из колодца воды не давай Маруське, простынет! Из бочки тёпленькой… Здоров, дядя Саша! – всадник с большей чем полагалось его возрасту и фигуре важностью спустился с лошади и протянул руку Мологе.
– Здравствуй, Вася! Ты что павой вырядился? Кафтан на тебе не то литовский, не то фряжский. Проходи в дом! – скомандовал мастер.
А Вася и правда был одет с иголочки, роскоши к кафтану цвета тёмной черешни и новеньким мягоньким сапогам добавляла широкая сабля в ножнах с почти незаметным изгибом. Ну то есть из таких клинков, которые уже и не меч, но и не сабля в татарском или турецком понимании. Расшитая перевязь, широкий серебрёный пояс, за который был заткнут вишнёвый же клобучок – в общем, все у молодца было нарядно и ново.
– А вот так, дядя Саша, дивись, какая форма теперь у нашего полка! – сказал Васька, усаживаясь на скамью в светлой горнице. – Это ж как продумали воеводы! Чтобы каждый полк таким цветом, каким потом удобно поле боя различать и руководить. Какой значит полк для атаки, какой осадный, какие правой – левой руки. Взглянет государь из ставки и всё ему видно, куда кого направить, все по своим цветам!
– Дивлюсь, дивлюсь на тебя, Васька! Ростом вымахал, а умом ещё не вырос. Какое сукно для полка твоего поставили, из такого и пошили кафтаны. Другого знать в этот раз не было. – Лидия, давай на стол! – скомандовал Молога усаживаясь в своё кресло в торце стола.
Из бокового низенького проёма, откинув полог, появилась женщина лет двадцати восьми, с коком чёрных волос и фигурой, свойственной и характерно украшающей многих женщин юго-западных окраин Руси. То есть с крупным бюстом, тонкой талией и внятными бёдрами. Она сунула Василию корытце с водой и рушничок. Вася быстро обмакнул в воду широкие ладони и наспех вытер, не только не сказав спасибо, но даже не взглянув на Лидию. А если бы и сказал, она не смогла бы ему ничего ответить. Лидия досталась Александру Ивановичу в качестве гонорара за работу в Вильне, куда его для работы пожаловала на два года государыня Елена Глинская. Казаки лихо прошлись тогда по землям литовским, побили народ, пожгли дома, церкви и башни, навершия к которым отстраивали потом Молога и такие как он мастера. А Лидия после ухода донской вольницы осталась она из немногих живой и здоровой, но с урезанным языком. Впрочем, как домашняя прислуга Мологу она вполне устраивала, так как обеспечивала его и Сергулю чистыми рубахами и едой, которую умела вкусно приготовить из того, что на тот момент есть.