Wonderful Life. Размышления о том, как найти смысл жизни
Шрифт:
4. В вашей жизни уже есть смысл
«Не бойтесь жизни. Верьте, что жизнь стоит того, чтобы жить, и ваша вера в это станет правдой».
Уильям Джеймс
«Стоит ли жизнь того, чтобы жить?», 1897
Много людей в большинстве обстоятельств считают свою жизнь значимой, несмотря на периодически посещающие экзистенциальные сомнения. Когда я рассказал профессору Лауре Кинг, одному из ведущих психологов-исследователей смысла жизни, что я пишу книгу на эту тему, она тихонько отвела меня в сторонку (это было в коридоре дворца конгрессов в городе Портленд) и дала мне мудрый совет: «Никогда не говори людям, что их жизнь бессмысленна, это будет безответственно, потому что десятилетия разные исследования демонстрируют обратное». В авторитетной статье, опубликованной в 2014 году в журнале «Американский психолог», Лаура Кинг и профессор Ратгерского университета Саманта Хайнцельман опубликовали обзор международных исследований и других доказательств, показывающих, сколько людей в среднем наделяют смыслом свою жизнь [68] . Выяснилось, что много. Когда среди американцев в возрасте за пятьдесят был проведен широкий опрос о том, видят ли они смысл в своей жизни, 95 процентов ответили утвердительно [69] . В другом исследовании людей просили оценить по шкале от 1 до 5 (где 1 – совершенно не согласен, а 5 – согласен полностью) свое согласие с таким высказыванием, как: «В моей жизни есть вполне определенный смысл». Средний балл составил 3,8 [70] .
68
Samantha J. Heintzelman & Laura A. King, “Life Is Pretty Meaningful,” American Psychologist 69, no. 6 (2014): 561–574.
69
The Health and Retirement Study, an ongoing longitudinal study of Americans over age 50 sponsored by the National Institute on Aging at the University of Michigan,These results are reported in Heintzelman & King, “Life Is Pretty Meaningful.”
70
Rosemarie Kobau, Joseph Sniezek, Matthew M. Zack, Richard E. Lucas & Adam Burns, “Well-Being Assessment: An Evaluation of Well-Being Scales for Public Health and Population Estimates of Well-Being Among US Adults,” Applied Psychology: Health and Well-Being 2 (2010): 272–297.
Как уже отмечалось раньше, 93 % из 140 тысяч людей из 132 стран, участвовавших во всемирном исследовании института Гэллапа, на вопрос о том, «есть ли в их жизни смысл или обладает ли она какой-либо значимостью», ответили утвердительно, а в некоторых наиболее бедных странах этот процент еще выше [71] . Другие исследования показывают, что люди, у которых есть различные проблемы со здоровьем, например рак, все равно находят в своей жизни смысл и считают ее значимой [72] .
71
Oishi & Diener, “Residents of Poor Nations.”
72
Fei-Hsiu Hsiao, Guey-Mei Jow, Wen-Hung Kuo, King-Jen Chang, Yu-Fen Liu, Rainbow T. Ho, et al., “The Effects of Psychotherapy on Psychological Well-Being and Diurnal Cortisol Patterns in Breast Cancer Survivors,” Psychotherapy and Psychosomatics 81 (2012): 173–182.
Кинг и Хайнцельман пишут: «Свидетельства различных репрезентативных исследований, а также комплекс исследований, использующих как традиционные, так и новейшие измерительные критерии для определения смысла жизни, определенно указывают на один и тот же вывод: в жизни есть смысл» [73] .
Вне зависимости от абсурдности существования и того факта, что в космическом масштабе жизнь в общем и целом незначительна, мимолетна и быстротечна, большинство людей часто ощущают свою жизнь осмысленной и значимой. Должны ли мы тогда сказать, что много людей в действительности ошибаются? И возможно, наша задача – раскрыть для них мрачные экзистенциальные реалии? Этот имманентный парадокс часто возникает как развилка на пути различных психологов и философов. Определенные философы убеждают, что люди ошибаются, когда так высоко ценят свои жизни, и что их нужно ткнуть носом в абсурдность бытия. Психологи зачастую, наоборот, без колебаний принимают оценку, высказанную людьми: если человек считает, что его жизнь имеет смысл, значит, жизнь действительно имеет смысл. И хотя я принимаю сторону профессора Лауры Кинг и психологов и убежден, что мы должны верить тем людям, которые сказали, что их жизнь имеет смысл, тем не менее важно посмотреть в корень этого очень свойственного для человека парадокса [74] .
73
Heintzelman & King, “Life Is Pretty Meaningful,” 567.
74
Sometimes people might be disillusioned and unreliable reporters of their own emotional states so we should take their reports with a grain of salt. But there is no evidence of bias so systematic that it would render subjective reports totally worthless, most of the time they probably are relatively accurate. See, e.g., OECD, OECD Guidelines on Measuring Subjective Well-Being (Paris: OECD Publishing, 2013). Be that as it may, I side with the psychologists in focusing on the experienced meaning of people rather than believing there to be some outside standard that can be used to judge the meaningfulness of people’s existence no matter their own experience.
Парадокс между абсурдностью бытия и тем, что люди наделяют свою жизнь высоким уровнем смысла, заключается в том, что мы не до конца правильно понимаем смысл самого вопроса. Если быть точнее, мы смешиваем друг с другом два разных вопроса. На один из них мы уже, по всей видимости, не сможем найти ответ, и потому столкновение с ним обычно приводит нас к экзистенциальному кризису. На другой вопрос все еще есть устойчивый, жизнеутверждающий ответ, и через него мы ощущаем жизнь как имеющую смысл. При этом нам необходимо понять, что первый вопрос – «В чем смысл жизни?» – это побочный исторический продукт западного мышления, и появился он всего лишь за несколько последних веков. Времена изменились, но мы все еще пытаемся найти смысл, существовавший только при старом мировоззрении, от которого человечество уже отказалось. Таким образом, наш современный кризис смысла есть не что иное, как вполне понятная ошибка, если принимать во внимание историю развития интеллектуальной мысли западного общества. Эту ошибку нужно скорректировать. Следующую главу мы посвятим этой коррекции, но для этого вначале нам необходимо разобраться, почему люди так озабочены поиском смысла.
Рефлексия – проклятие человека, требующее поиска смысла
«Люди мало чем отличаются от других созданий в своем стремлении к счастью, но поиски смысла – это именно то, что делает их людьми как таковыми, и это уникально» [75] .
Среди ключевых физических особенностей, которые выделяют человека даже среди его ближайших родичей-приматов, необходимо отметить размер головного мозга по сравнению с размером тела. У наших предков около двух миллионов лет назад размер мозга составлял 24–37 кв. см. В наши дни размер головного мозга человека равен приблизительно 73–79 кв. см [76] . Этот впечатляющий скачок в развитии ученые назвали когнитивной революцией, или, по определению Юваля Харари [77] , «мутацией древа Познания» [78] , которая окончательно отделила прямоходящего обнаженного примата от своих животных сородичей. Существует множество теорий о том, что же послужило причиной такой «гонки вооружений» в развитии мозга у человеческой расы и какие новые способности развились благодаря возможностям обработки информации: язык, кооперация, культура, религия и так далее. Но давайте сконцентрируемся вот на какой ключевой особенности: человек стал способен к рефлексии.
75
Пер. Е. Цветковой.
76
Jon H. Kaas, “The Evolution of Brains from Early Mammals to Humans,” Wiley Interdisciplinary Reviews: Cognitive Science 4, no. 1 (2013): 33–45. Also see Joseph R. Burger, Menshian A. George, Claire Leadbetter & Farhin Shaikh, “The Allometry of Brain Size in Mammals,” Journal of Mammalogy 100, no. 2 (2019): 276–283.
77
Юваль Ной Харари – израильский военный историк-медиевист, профессор исторического факультета Еврейского университета в Иерусалиме, автор международного бестселлера «Sapiens: Краткая история человечества».
78
Yuval Harari, Sapiens. A Brief History of Humankind (New York: Harper, 2015).
Рефлексия – это способность посмотреть на свою жизнь со стороны. Вместо того чтобы сразу непосредственно реагировать на то, что произошло в данный момент, мы можем выйти за пределы ситуации, чтобы остановиться и подумать. В наших силах рассмотреть свои прошлые действия, спрогнозировать будущее и при этом объединить эти два потока информации, чтобы принять взвешенное решение о том, как вести себя в настоящем.
Наша способность к рефлексии – это исключительно человеческая черта, отделяющая нас от животных, которые в ловушке настоящего момента и не могут ничего планировать на следующий месяц своей жизни, не говоря уже о следующем десятилетии [79] . Человек обладает базовыми животными инстинктами, но у нас также есть сила мозга, чтобы управлять ими, и вместо того чтобы поддаваться их импульсам, мы можем сосредоточиться, например, на долгосрочной цели, отдача от которой будет для нас очевидна лишь через дни, месяцы, а то и годы. Рефлексия позволяет планировать, предпринимать коллективные действия, ставить долгосрочные цели, что некогда помогло нам создать произведения искусства, архитектуры, различные инструменты – то, на что совершенно не способны представители животного мира. Приблизительно двести лет потребовалось на то, чтобы построить собор Нотр-Дам в Париже. Подобное творение – доказательство творческого потенциала, невиданного на этой планете до появления человека. Однако рефлексия – это не только про планирование будущего и воплощение грандиозных проектов. Она дает нам связь с нашим прошлым, и это может сделать жизнь более осмысленной. Философ Антти Кауппинен утверждал, что «если строить жизнь на базе прошлого, это придает ей форму прогрессивного поступательного повествования» [80] , что звучит как нечто более осмысленное, чем жизнь, состоящая из отдельных эпизодов. С этим согласны и нейропсихологи.
79
See William A. Roberts, “Are Animals Stuck in Time?” Psychological Bulletin 128, no. 3 (2002): 473–489. Although see also William A. Roberts, “Mental Time Travel: Animals Anticipate the Future,” Current Biology 17, no. 11 (2007): R418–R420, where evidence is reviewed for the capability of some animals to anticipate the future and have episodic-like memories. As with most things separating humans from animals, instead of a clear dichotomy, humans just have much more of what some animals have little of.
80
Antti Kauppinen, “Meaningfulness and Time,” Philosophy and Phenomenological Research 84, no. 2 (2012): 345–377, 368.
Нейровизуализационное исследование [81] , проведенное в Северо-Западном университете, в котором приняли участие восемьдесят четыре человека, показало, что увеличение межнейронных связей в области медиальной височной доли, которое наблюдается при мысленном путешествии в прошлое или будущее, коррелируется с ответами людей о том, насколько осмысленной они считают свою жизнь [82] .
Путешествие в прошлое, таким образом, может дать нам ностальгическое чувство смысла жизни. Мы, люди, странным образом настроены так, что можем видеть смысл в будущем. Рефлексия дает возможность надеждам сбыться: мы способны видеть лучшее будущее и предпринимать шаги, чтобы сделать его реальностью. Цели, которые мы считаем значительными и которые ставим для нашего будущего, – это то, что зачастую делает наши ежедневные усилия и даже борьбу стоящими. Мы в состоянии выдерживать текущие страдания и боль гораздо лучше, если способны сохранять надежду и веру в то, что в будущем нас ждет нечто значимое.
81
Нейровизуализация – общее название нескольких методов, позволяющих визуализировать структуру, функции и биохимические характеристики мозга. Включает компьютерную томографию, магниторезонансную томографию и т. п.
82
Adam Waytz, Hal E. Hershfield & Diana I. Tamir, “Mental Simulation and Meaning in Life,” Journal of Personality and Social Psychology 108, no. 2 (2015): 336–355, study 1.
Но за нашу способность к рефлексии приходится платить. С ней мы перестали удовлетворяться инстинктивными целями, которые движут большинством особей животного мира. Это одновременно и благословение, и проклятие, что мы фатально пойманы в ловушку мира, который простирается от прошлого к будущему. Мы строим планы и волнуемся о том, что может произойти или не произойти в отдаленном будущем. Мы размышляем о произошедшем с нами в прошлом, бередя старые раны или лелея воспоминания. Наша проблема в сравнении с животными состоит в том, что мы можем вдруг остановиться посреди какого-то действия и, охваченные рефлекторным самоанализом, спросить себя: «Какой в этом смысл? Зачем я это делаю?»
Таким образом, рефлексия нуждается в некоторого рода обоснованности [83] .
Когда встает вопрос «зачем?», нам нужен убедительный ответ. Нам необходимо подтверждение наших действий, даже если мы проанализировали их. Именно здесь кроется источник нашей потребности в смысле. Как рефлексирующим существам, нам необходимо чувствовать, что в наших действиях есть смысл, что за ними стоит причина или цель и что они тем или иным образом значимы и вносят свой вклад в нечто стоящее [84] . Чтобы дать себе в этом ответ, нам нужна некоторая концептуальная схема, своего рода миропонимание, которое могло бы точно указать нам, какие действия и цели достойны воплощения, а какие бесполезны; в общем, подойдя к этой неизбежной развилке на своем пути, нам нужно полноценное, эффективное мировоззрение, которое направило бы нас по достойному пути. Если такой концептуальной структуры у нас нет, это может иметь печальные последствия.
83
Human sociality and living in large tribes most probably had much to do with why we developed the unique capacity for reflection as, e.g., Dunbar has argued. Also the need for justification most probably had much to do with the need to justify our actions to others as, e.g., Haidt has argued. See Robin I. M. Dunbar, “The Social Brain Hypothesis,” Evolutionary Anthropology: Issues, News, and Reviews 6, no. 5 (1998): 178–190. And Jonathan Haidt, “The Emotional Dog and Its Rational Tail: A Social Intuitionist Approach to Moral Judgment,” Psychological Review 108 (2001): 814–834.
84
See Frank Martela & Michael F. Steger, “The Meaning of Meaning in Life: Coherence, Purpose, and Significance as the Three Facets of Meaning,” Journal of Positive Psychology, 11, no. 5 (2016): 531–545.
Уже в период Второй мировой войны Эрих Фромм, социальный психолог и психоаналитик, заметил, что современный человек «освободился от оков пре-индивидуалистического общества», которое ранее ограничивало его [85] .
В то время как многие приветствовали это освобождение как последнюю ступень эволюции человека, на которой тот становился самодостаточным индивидуумом, способным к самореализации, в реальности все пошло не столь гладко. Несмотря на в чем-то ограничительный характер, концептуальная структура традиционной культуры давала людям чувство безопасности, постижимости, направления и смысла. Когда такой структуры не стало, людям все равно нужно было знать, что делать со своими жизнями и как наполнить их смыслом. К сожалению, у недавно освободившейся культуры не было подходящих или обнадеживающих ответов, и это выбило из колеи многих людей и поселило в них чувство тревоги, изолированности и дезориентации. Свобода, которая должна была случиться, в реальности превратилась в побег от нее. И люди стали готовы поклониться любой хоть сколько-нибудь значимой фигуре, способной дать им точные ответы на большие жизненные вопросы и таким образом подарить хоть какую-то стабильность, в которой они так отчаянно нуждались.
85
Erich Fromm, Escape from Freedom (New York: Avon Books, 1965), p. viii. The first edition of the book was published in 1941.