XX век. Исповеди
Шрифт:
При первой же встрече, очень коротком знакомстве Омельчук мне понравился. За молодостью был виден непростой характер, в котором зрелость и знания соседствовали с озорством и каким-то мальчишеством, которое мы сами уже потеряли давно, а потому ужасно завидуем, видя его в других…
Если директор - это "голова" станции, то его "сердце" - главный инженер. Именно их совместная работа и рождает успех.
Наш разговор начался традиционно - я спросил его:
– Что для вас Кольская атомная станция?
– Я здесь с октября 1975 года… Заканчивал Одесский политехнический институт, пришли адреса распределения, а я был холостой, романтик, и у меня было право выбора. В Одессе, как ни странно, готовились специалисты по атомной энергетике…
– Очевидно, это с тех пор, когда планировалось там
– Возможно. Любопытно, что кафедра "атомные станции и установки" кочевала из одного вуза в другой, но, тем не менее, в Одессе существовала, и многие мои коллеги закончили ее… Самое престижное распределение у нас было на Чернобыльскую АЭС, но я все-таки решил на Север, мол, заработаю там деньжат, мир посмотрю… Как у истинного одессита стремление посмотреть мир у меня было сильное… Поэтому при распределении я был весьма решителен: в самолет и в Москву! Прихожу в министерство, захожу в отдел, где распределяют молодых специалистов и прошу отправить меня на Билибинскую станцию. "Нет, - говорят, - в этом году туда специалисты не нужны. А вот на Кольскую - пожалуйста!" Вот так я и попал сюда…
– Надо было поехать на Чернобыльскую АЭС, возможно, тогда бы и аварии не было!
– Мне уже об этом не раз говорили…
– А после аварии не были в Чернобыле?
– Нет, так и не довелось туда попасть. Работал здесь в цеху - был у нас очень сильный начальник цеха Петкевич Владимир Владимирович. Мощный был специалист, и когда главный инженер отсутствовал, то он исполнял его обязанности. А попал к нему я опять-таки из-за своей настойчивости… Прихожу в отдел кадров и говорю, что хочу в реакторный цех. "Нет мест", - в ответ. Но советуют - позвоните начальнику цеха. Я из проходной и звоню Петкевичу. "Как нет мест?" - возмущается… В общем, берет он меня в реакторный цех. И должность - оператор спецкорпуса. Если кто-то на ней задерживался, то мы его называли уже "император спецкорпуса". Задача была простая: освоить рабочую профессию - это была самая низкая должность для человека, имеющего высшего образование. Вот с нее я и начинал…
– И сколько времени потребовалось, чтобы с самой низкой должности добраться до самой высокой– главного инженера?
– Им я стал в 94-м году… Но путь был не прямой. В реакторном цехе я стал начальником смены, потом я перешел в цех испытаний, наладки и пуска - Кольский ЦНИП. Он создавался для пуска Армянской станции, над которой мы как бы шефствовали. У нас был полный "комплект" специалистов - это человек восемьдесят. Мы пускали, стояли на смене… Часто бывал в командировках, так постепенно реализовывалась мечта о путешествиях по миру… В 78-м году вышло распоряжение министра о Ровенской станции - мы опять стали "головными" для нее. Начальник ЦНИПа "соблазнил" меня, благо я все еще холостым был… И еще ни одного блока не пустил! Но постепенно и это я "исправил"…
– Сколько теперь на счету?
– Армянская, Ровенская, Балаковская, Калининская… На Армянской - приглядывался, на Ровенской и Калининской -сменным руководителем, а на Балаковской - членом Государственной приемочной комиссии…
– А почему же не остались там?
– Как не остался? Я остался - здесь!.. Предложений, конечно же, было много, но мне здесь всегда нравилось…
– Странно: южный человек, а тянет в холода. Родители где живут?
– В Умани. Это посередке между Киевом и Одессой… Но тут мне все время казалось, что я не до конца все понял - интересно
393
394
все время было, а потому никуда и не тянуло…Да и коллектив прекрасный, бросать его жалко было… Где найдешь еще такой!
– А женились здесь?
– Да, и жена родом отсюда.
– Неужели есть какая-то притягательность в Севере?
– Не знаю. Просто я "однолюб" - в данном случае я не имею в виду женщину, а свое дело, его жалко оставлять… У меня постоянное ощущение, что я что-то не доделал, что способен на большее…Даже сейчас, когда я уже главный инженер, все равно у меня нет желания куда-то уезжать, так как постоянно есть дела… И когда взвешиваешь "за" и "против", то понимаешь, что здесь лучше, что здесь я полезней…
– Как вы оцениваете роль Кольской АЭС в судьбе атомной энергетики России?
– Каждое утро подъезжаю к станции, любуюсь ею - вот она моя кормилица стоит красивая… И что отрадно, мы ее такой сделали сами. Строители, когда сдавали станцию, конечно же, о красоте не думали - не то время было. Тогда о планах шла речь, о введении мощностей и так далее… Очень много зависело от руководителей строительства, о том, как они понимали красоту. Если посмотреть на Белоярскую АЭС, то мне кажется, эксплуатационники получили "изюминку" - очень красивая. И вся инфраструктура вокруг станции столь же красивая… А вот Калининская АЭС, на мой взгляд, некрасивая - душу в нее строители и проектировщики не вложили… Так вот: Кольская АЭС была некрасивой, но за последние лет десять мы изменили ее облик - и она стала мне нравится… Может быть, чуть лишнее я уделяю этому внимание, и меня за это директор критикует, но мое убеждение - "если не я, то кто же" - сказывается и в этом пристрастии к красоте.
— Это частичный ответ на вопрос…
– В свое время, то есть до перестроечных лет, когда не было снижения производства, тогда мы давали 60 процентов электроэнергии Кольского полуострова. Мы вырабатывали 12 миллиардов киловатт-часов электроэнергии… Сейчас такое количество энергии из таких блоков вырабатывают только Венгрия и Финляндия. Коэффициент использования установленной мощности у нас доходил до 91 процента в год!.. Это было свидетельство эффективности и надежности наших блоков. Был стимул, мол, мы гигант Заполярья и должны давать энергию!.. Но после Чернобыля все резко поменялось. А сейчас атомная энергетика выбирается (а точнее- выкарабкивается) из загона, из того позора, в котором она оказалась. Так вот, в те времена мы гордились, что даем так много энергии, и наши заслуги признавались - неоднократно мы были победителями, нам вручались знамена и так далее. Это вдохновляло людей, и они работали очень хорошо. А потому за все время существования атомной станции ни одного инцидента, связанного с ядерной и радиационной безопасностью, не было. Ни переоблучений, ни выбросов… Но потом все пошло вниз, в том числе и дисциплина.
– И тот ураган, что обрушился на станцию, это ведь была своеобразная проверка персонала. Вы так его воспринимали?
– Я тогда был заместителем главного инженера по реконструкции. Отслеживал систему эксплуатации и думал, как развязывать "узкие места". Меня в тот день не было здесь, вместе с директором Шмидтом я был в Москве - какие-то проблемы там решали, уж и не помню, какие именно…Получаем сообщение, и оно меня повергло в шок- ведь остановились все четыре блока станции! И дизеля не запустились… С одной стороны это показало, насколько надежен наш проект - полнейшее обесточивание, а станция выдерживает… Вероятность такого события, на мой взгляд, очень близка к нулю. Я был убежден, что подобное произойти не может. Восемь турбин, одиннадцать дизель-генераторов, три резервные линии плюс четыре основные, - и все это отказало! Это невозможно! Но это случилось, и мы прошли это абсолютно безопасно! Это тоже невероятно… Если объективно подходить к такой ситуации, то следует упрекнуть персонал - неважно он сработал, потому что надо было что-то сохранять… Последнюю работающую турбину не надо было отключать… После этого происшествия мы сделали очень много выводов, в том числе, провели и переподготовку персонала, "проигрывая" подобного рода "ураганы" и "бури". Это была запроектная авария, а в ней обязательно предусматривается, что любой ценой надо сохранить хотя бы один источник энергии. Мы многое изменили по дизелям, по схеме питания и так далее. Так что готовы к встрече подобных ураганов.
– Но подобное уже не может случиться!
– Так утверждает статистика. По теории вероятностей и в феврале 93-го года такого урагана просто не могло быть, но он случился… Этот случай показал, что ВВЭР-440 - самый надежный блок этой серии. К такому же выводу пришли и в Курчатовском институте, и в ОКБ "Гидропресс".
– Каким вы видите будущее Кольской АЭС?
– Я его вижу четко и ясно. Мы должны продлить срок эксплуатации наших блоков как можно дольше, но не в ущерб безопасности. И по состоянию оборудования, по надежности, по всем критериям это можно сделать.