Я болею за «Спартак»
Шрифт:
На другой день установили лагерь «5900». Абалаков, Гетье и Гущин пошли выше и приступили к обработке четвертого «жандарма». Ураим Керим и Нишан, больные горной болезнью, остались в палатках в лагере «5600».
7 августа носильщики были отправлены вниз, в ледниковый лагерь. Альпинисты закончили обработку четвертого «жандарма» и подошли к основанию пятого. Он казался неприступным. Отвесной кручей ломких скал преграждал он дальнейший подъем по ребру.
8 августа с утра альпинисты приступили к штурму пятого «жандарма». От исхода штурма зависела судьба всей экспедиции, всего восхождения.
Абалаков, как всегда,
Взят первый отвес. Маленькая площадка, на которой можно отдохнуть. Но дальше пути нет. Неужели прошлогодний диагноз был ошибочен? Неужели немецкие альпинисты из советско-германской экспедиции 1928 года окажутся правы? Неужели придется отступить?
Альпинисты сидят на площадке и изучают скалистый отвес, преграждающий путь. Они разглядывают каждый выступ, каждую впадину, каждую щель, каждую неровность. Бесполезно!
Но Абалаков не сдается. Этот сибиряк не привык отступать. Коренастый, крепко сбитый, с сильной литой мускулатурой и цепкими пальцами, с железными нервами, он был природным скалолазом. Скалы и камни были игрушками его детства. Он родился и вырос в Красноярске и с ранних лет вместе с братом тренировался на знаменитых «столбах» — крутых гранитных массивах, расположенных в окрестностях города. Когда братья Абалаковы приехали в Москву и летом появились на Кавказе, они поразили всех своей скальной техникой. Быстро овладев умением ходить по льду и фирну, они заняли первые места среди наших альпинистов. И в этом году, когда Евгений Абалаков штурмует пик Коммунизма, его брат Виталий делает первовосхождение на Белуху, самую высокую вершину Алтая.
...Абалаков со всех сторон ощупывает скалу руками. И вот намечается едва заметный траверс [16] по массиву наискось направо. Он ведет к правой стороне скалы и скрывается за ее выступом. Что дальше — не видно. Нужно попытаться.
Абалаков лезет по «жандарму», как муха по стене, уходя вверх и вправо. Уже не над ребром висит он, а над километровой фирновой кручей, над северной гранью ребра. Наложив веревку, к которой привязан Абалаков, на выступ скалы, Гущин выдает ее понемногу, ровно настолько, чтобы не стеснять движения Абалакова.
16
Боковой переход по выступам скал.
Абалаков скрывается за выступом скалы. Некоторое время слышится лишь шум падающих камней и удары молотка по вгоняемым в скалу крюкам. Очевидно, Абалаков нашел какую-то площадку или маленький выступ, на котором можно закрепиться. Потом веревка натягивается, и слышен голос Абалакова:
— Лезь!
Гущин начинает подъем. Абалаков страхует его сверху, пропустив веревку в кольцо вбитого в скалу крюка. Гущин привязал к поясу вторую веревку. Она будет наглухо прикреплена вдоль траверса к крюкам, вбитым в скалу. Таким образом в дальнейшем альпинисты смогут подниматься и спускаться на двойной страховке: связавшись между собой и накинув карабин [17] , закрепленный на
17
В данном случае — приспособление для подвешивания
Гущин поднимается к Абалакову. На маленьком выступе едва хватает места для двоих. Гущин закрепляется, Абалаков идет дальше.
Траверс выводит к кулуару — отвесному узкому желобу в скале. Абалаков начинает подъем. Спиной он упирается в одну сторону кулуара, ногами — в другую. Под ним — пропасть.
Он снова скрывается из глаз Гущина, Проходит несколько томительных минут. И затем до слуха Гущина доносится радостный крик:
— Ура! Проход найден! «Жандарм» взят!
Абалаков закрепляется на верху кулуара. Теперь Гущин поднимается к нему, преодолевает кулуар и оказывается рядом с Абалаковым. Вслед за ними поднимается Гетье. Дальнейший путь по пятому «жандарму» не труден.
Изумительное скальное мастерство Абалакова одержало восьмого августа прекрасную победу. Путь для восхождения был открыт.
С верхушки пятого «жандарма» альпинисты проследили в бинокль дорогу по шестому «жандарму» и выход с него на фирн. От обработки шестого «жандарма» пришлось отказаться. Шесть дней пробыли штурмовики на высоте 6000 метров, делая труднейшую и опаснейшую работу. Они были утомлены, движения потеряли точность, камни все чаще срывались вниз из-под их рук и ног. Кроме того, кончился запас веревок.
Девятого августа Абалаков, Гетье и Гущин спустились в ледниковый лагерь. Они вернулись туда за час до нашего прихода. Работа, сделанная ими на ребре, была огромна. И все же она не могла возместить недостаточное число носильщиков и их неприспособленность к переноске грузов на большой высоте. Подготовка не была закончена. Шестой «жандарм» остался необработанным, лагери на высоте 6400 метров над ребром и на высоте 7000 метров на фирне не были поставлены, в лагерях «5600» и «5900» было мало продовольствия.
Предстояло штурмовать вершину из лагеря «5900», неся с собой палатки и продовольствие для верхних лагерей. Это значительно снижало шансы на успех восхождения, тем более, что, как показал опыт, на носильщиков рассчитывать не приходилось. Оплошность, допущенная Харлампиевым в Кударе, давала свои плоды.
11 августа, через два дня после нашего прихода в ледниковый лагерь, была сделана попытка продолжить подготовительную работу без участия штурмовиков. Цак, Маслов и Шиянов ушли с носильщиками в лагерь «5600». Они должны были форсировать ребро и поставить лагерь «6400», или, в крайнем случае, забросить палатки и продукты к пятому «жандарму», до того места, где ребро было оборудовано веревками и вбитыми в скалы крючьями.
Они скрылись за валом морены, отделявшим наш лагерь от гряды сераков, куда спускался ледник. Через час восемь черных точек, выбравшись из лабиринта трещин, стали подниматься по леднику и исчезли за его поворотом.
На другой день к вечеру мы увидели носильщиков, спускавшихся по леднику. Первые четверо быстро шли вниз. Последние двое отставали. В бинокль было видно, что один из них тащил другого по снегу. Мы пошли навстречу. Оказалось, что заболел киргиз Джамбай; его вел вниз Зекир. Джамбая тряс тяжелый заливистый кашель.