Я больше не буду, или Пистолет капитана Сундуккера
Шрифт:
– Ага! В книжке «Белеет парус одинокий!»
– Да-да… А один французский мореплаватель назвал свое судно «Пуркуа па?» Это, как известно, по-русски означает «Почему бы и нет?».
– Я знаю! В кино про мушкетеров так поют: «Пуркуа па? Пуркуа па?» А у этой-то бригантины откуда такое имя?
– Длинная история. Хочешь послушать?
– Пуркуа па? – весело нашелся Генчик.
– Тогда… сначала я покажу тебе того, кто дал бригантине это название. Идем…
Зоя Ипполитовна взяла Генчика за плечо и с некоторой важностью подвела к двери между комодом и шкафом. Генчик отчего-то
– Ну, ступай…
И Генчик перешагнул порог.
– Ой…
Со стены напротив смотрел в упор на Генчика рыжебородый моряк. Смотрел с большого портрета в тяжелой (кажется, бронзовой) раме.
Глаза у моряка были чисто-голубые, как у Пети Кубрикова. Но брови не белобрысые, а бурые и клочкастые. Клочкастыми были и бакенбарды медного цвета. Такого же оттенка спутанные волосы торчали из-под околыша и козырька мятой фуражки.
На фуражке – скрещенные якоря в обрамлении колючих листьев (Генчик помнил, что эта штука называется «краб»).
На моряке была полосатая фуфайка, а поверх нее – черная тужурка с тяжелыми флотскими пуговицами. У груди моряк держал в коричневых пальцах бинокль – большущий, с медными кольцами и винтами. Сразу видно – морской.
Позади моряка были сизые клубы тумана, размытые всплески волн, а сквозь туман проступали силуэты парусов.
Похоже, что моряк только что смотрел в бинокль и оторвался от него, услышав шаги. И теперь глядел на гостя. Во взгляде не было строгости. И не было насмешки бывалого человека над оробевшим пацаненком. Было, пожалуй, понимание: «Я вижу, что тебе интересно. Заходи, поговорим…» Так что Генчик зря вздрогнул в первый момент.
– Ух ты… – сказал он наконец. – Это кто?
– Это мореплаватель Томас Джон Сундуккер. Он же Фома Иванович Сундуков. Владелец и капитан судна «Я больше не буду». И, кстати, мой двоюродный прадедушка.
– Ух ты… – сказал Генчик снова. И повел взглядом в сторону Зои Ипполитовны, чтобы посмотреть: есть ли сходство? И сказал «ух ты» третий раз. Потому что взгляд его до Зои Ипполитовны не дошел – стал цепляться за множество необычных вещей.
Между окон висел обшарпанный спасательный круг – красно-белы, с черной надписью «Св. Гаврiилъ». Под кругом был прислонен к стене коричневый штурвал с точеными рукоятками и медным ободом – ростом с Генчика. Повсюду висели желтые (явно старинные) карты, фотографии в рамках и непонятные инструменты. По углам стояли два большущих глобуса на подставках с витыми ножками. На подоконниках лежали тяжелые корабельные блоки, чернела круглым жерлом большая модель морской пушки, блестел шаровидным стеклом древний керосиновый фонарь…
Да всего и не перечислишь! Тем более что среди множества морских предметов попадались вещи совсем неожиданные и к флоту отношения не имеющие. Например, тяжелые резиновые калоши, большущий кирпич с клеймом «Ф-ка бр. Красновыхъ», могучий амбарный замок, маленькие (явно детские) ботинки несовременного фасона – высокие и с пуговками.
И еще много всякой старины…
– Прямо музей, – прошептал Генчик.
– Пожалуй, ты прав. Маленький музей капитана Сундуккера. Кстати, собирать эту коллекцию начал сам Фома Иванович… Вот, посмотри. Эту деревянную ногу он привез с Антильских островов…
И Генчик увидел в углу рядом с глобусом дубовый самодельный протез.
– Как у Джона Сильвера…
– Да! Именно так! Капитан и утверждал, что нога принадлежала этому знаменитому персонажу. Возможно, он фантазировал. Но нельзя не признать, что вещь действительно старинная и весьма пиратского вида…
Генчик с уважением потрогал искусственную пиратскую ногу.
–…А на пароходе «Святой Гавриил» будущий капитан совершил свое первое плавание. И выпросил круг на память. Он был коллекционер по природе… Я, признаться, тоже. Поэтому с детства начала собирать все, что имело отношение к прадедушке. Вот, например, ботинки, в которых он пошел в первый класс гимназии… А калоши принадлежали его старшему брату, Филиппу Ивановичу Сундукову, который был моим родным прадедушкой… Конечно, это не морская вещь, но зато семейная реликвия. Памятник эпохи…
У Генчика от частого верчения головой болела шея.
– Ой, а это что? Корабельный колокол?
– Да.
– С той бригантины?
– Смотри сам.
Колокол висел рядом с дверью. Он был размером с небольшое ведро. Видимо, его чистили регулярно – на меди горел ослепительный солнечный блик. Но глубоко вырезанные в металле буквы были черными: наверно, в них набилась «пыль веков», которую не выковырять. Эти буквы на нижнем крае колокола складывались в слова:
Я БОЛЬШЕ НЕ БУДУ
Язык колокола напоминал чугунную грушу с петлей. В петлю был вплетен кусок толстого троса: берись и звони.
У Генчика зачесались ладони.
– Зоя Ипполитовна, можно я звякну? Один разик! Чуть-чуть…
– Ударь не чуть-чуть, а как следует. Капитану нравится, когда колокол подает голос.
И Генчик ударил. От души. Так, что над верхним косяком двери поднялось облачко пыли, а в раме задребезжало треснувшее стекло. Генчик оглянулся на портрет. Капитан Сундуккер смотрел одобрительно. Генчик заметил наконец, что сходство с правнучкой действительно есть. По крайней мере, носы у них одинаковые – прямые, но с шариками на конце. Фамильная черта.
Генчик почесал указательными пальцами в ушах.
– Зоя Ипполитовна! А кто рисовал портрет? Он тоже старинный, да?
– Н-ну, не совсем. По правде говоря, это – моя работа.
– Ваша?! – у Генчика от изумления перестало звенеть в ушах. – Значит, вы художница?
– Бог с тобой! Какая я художница? В молодости по-любительски увлекалась живописью, занималась в местной студии. Тогда и написала прадедушку… Лет сорок назад.
– Вы прямо как знаменитый Репин, – искренне сказал Генчик. И капитан Сундуккер взглядом выразил согласие с такой оценкой.
– Что ты, Бубенчик! Это у тебя просто… восторженное детское впечатление. А профессионалы усмотрели бы здесь массу недостатков… Хотя, пожалуй, это моя лучшая работа за всю жизнь. Далась она мне с великими трудами. Писала-то я с маленькой старой фотографии…
– Очень замечательный портрет, – опять выразил восхищение Генчик. – И рама красивая…
– Рама в самом деле старинная. Было время, когда антикварные вещи не ценились, их продавали совсем дешево, вот я и купила в комиссионном магазине… Конечно, этот багет достоин классического полотна, а не холста с дилетантскими потугами, но я не удержалась от соблазна, вставила прадедушку…