Я больше не буду, или Пистолет капитана Сундуккера
Шрифт:
Очки нашлись, и счастливый Карасик сказал, что пора домой. И влез в широкие, не по размеру, джинсы… Генчик лихо завязал свою «горошистую» рубашку узлом на животе. Конечно, не беседочным, а так, по-простому. А на груди распахнул.
– Пускай загар еще поприлипает.
– Ты и так уже загорелый, – позавидовал Карасик. – Не то что я…
– Ну, на тебе тоже есть загар, – утешил Генчик.
– Нет, я всегда почему-то бледный. От природы…
– Это на первый взгляд. А когда снимаешь очки, на переносице белая полоска.
– В самом деле? – обрадовался Карасик. Приспустил очки, потер переносицу. Затем вернул очки на место. Генчик сразу вспомнил Зою Ипполитовну: она делала это тем же движением.
Вспомнились и все недавние события: авария с мотором, плавание под парусом, рассказ о детстве капитана Сундуккера. И капитанская коллекция, и пистолет… И фотография мальчика Тимы, Ревчика…
И Генчик вдруг подумал, что Федя, пожалуй, похож на Ревчика. Если не лицом, то характером. Только едва ли Карасик станет летчиком, с очками в авиацию не берут.
Генчику стало жаль Карасика и захотелось сделать для него что-нибудь хорошее. Может, рассказать про капитана Сундуккера и его удивительные вещи? Нет, наверно, нельзя так сразу. Надо сперва спросить у Зои Ипполитовны.
– Карасик… Федь, знаешь что! Если хочешь, пойдем завтра купаться снова!
– Пойдем, конечно!
– Только надо придумать, чтобы очки у тебя больше не слетали.
– Я привяжу к дужкам предохранитель. Вот такой… – Карасик чуть не по локоть запустил руку в просторный карман и вытащил моток белой тонкой резины. – Я это купил, когда хотел самолетную модель строить. А потом расхотел…
Оторвали резиновую ленточку, привязали к очкам. Примерили.
– Теперь не свалятся, – одобрил Генчик. – Федь, а можно я себе немного резины возьму? Для одного дела…
– Да бери хоть всю!
Всю резину Генчик не взял, отхватил около метра. У него появилась одна очень удачная мысль. С прицелом на завтра… И по дороге к дому Генчик от удовольствия мурлыкал песню про ковбойшу и ковбоя.
Мама оказалась уже дома. Сердитая. Потому что к стоматологу не попала: тот работал с утра до обеда. А завтра будет с обеда до вечера, так что ждать еще сутки…
– А тебя где носило? Купался небось? Не отпирайся, я вижу!
– Я же не один, а с надежным человеком. С таким серьезным, в очках… – Генчик не удержался, хихикнул. – Он их утопил, а я нашел на дне…
– И это надежный человек? Кто его родители? Я попрошу, чтобы всыпали ему как следует. А тебе всыплю сама…
Генчик сказал рассудительно:
– Мама, зачем тебе чужие страдания? Ведь у самой зуб болит.
– Не болит! Я зашла к одной знакомой, к экстрасенсу. Она его заговорила до завтра… Так что не рассчитывай на снисхождение.
– Мам… Я больше не буду. – Генчик спрятал хихиканье внутри себя. Вышло вполне серьезно. Мама очень удивилась. Никогда раньше сын таких слов
– Что ты не будешь, нечистая сила?
– Купаться с человеком, который теряет очки! – Генчик, помня про резинку, пообещал это со всей честностью.
Мама сказала, что когда-нибудь она все-таки возьмется за Генчика всерьез. И пошла на кухню. Он – следом.
– Ну, чего ты такая… недовольная жизнью? Ведь зуб-то уже не болит!
– А вдруг заболит раньше, чем к врачу попаду? Этого и боюсь… А еще за Елену переживаю. Как она там?
– Ох, я забыл! – И Генчик торопливо сцепил пальцы замочком. – Да ты, мам, не бойся. Она уже, наверно, «Мисс Кнопперинг»…
– Кто-кто?
– Ой, то есть «Мисс Утятино!»… Хотя нет, рано еще. Там небось эта волынка до самого вечера…
Но вот наступил и «самый вечер». Давно уже пришел с работы отец (хмурый из-за всяких неприятностей в мастерских). Поужинали. Посмотрели двухсерийное кино «Большое приключение Зорро». А Прекрасная Елена не объявлялась. Мама была как на иголках. Наконец не выдержала:
– До утра у них там, что ли, этот конкурс!
– Наверно, обмывает свою корону на праздничном банкете, – язвительно заметил Генчик. Но на душе у него тоже кошки скребли.
Отец повозился на скрипучем стуле.
– Пускай только придет. Не захочет больше никаких корон…
– Ты забыл, что ей почти двадцать лет, – печально сообщила мама.
– Она сама забудет, когда получит ремня…
Генчик хихикнул, но кошки заскребли сильнее.
А потом уже не кошки, а прямо тигры зацарапали – когда стрелки перевалили за одиннадцать. Генчик решительно закусил губу и двинулся к выходу.
– А ты куда?!
– Ну, «куда-куда»… Сейчас вернусь.
На улице было душно и сумрачно. Вообще-то июньские ночи светлые, в половине одиннадцатого только-только прячется солнце. Но сегодня, будто для пущего напряжения нервов, скопились черные облака. В отдалении погромыхивало, навалились густые сумерки. Лишь на северо-западе тускло светилась над крышами, под кромкой туч, закатная щель.
Дом культуры был не близко, на другом краю Утятина. Но Генчик помчался со скоростью мотоцикла и оказался там через десять минут. Только зря. Еще издалека он увидел, что в окнах всех этажей темно.
Свет был заметен лишь за дверью главного входа. Запаленно дыша, Генчик подошел. На цыпочках. Потянул на себя тяжелую дверь – без надежды на успех. Надо же, открыто! Генчик шагнул в зябкий мраморный вестибюль.
У стола с желтой лампой грелась чайком грузная тетка.
– Это что за птаха залетная? – спросила она из-за кружки. – Чего тебе не спится?
– А конкурс… который «Мисс Утятино»… он давно закончился?
– Здрасте пожалуйста! Да уж три часа с той поры прошло! А тебе что за интерес?