Я больше тебе не враг
Шрифт:
Думал, что станет легче, когда поймаю ее? Как бы не так!
Хуже стало. К головной боли добавилась нестерпимая боль внутри. Без четкого места и привязки. Просто болело, ныло, вытягивало все силы.
Я не могу смотреть на нее, не могу спокойно дышать, зная, что она в этом же доме, за несколькими стенами. Ничего не могу. Мои внутренние демоны все еще жаждут кровавой расправы, но я устал. И я сейчас не про физическую усталость. Про другое, глубинное, про то, что выматывает своей безнадежностью и мраком.
Я плюхаюсь на кресло, прикрыв
Надо было отдать ее полиции и дело с концом. Накатать сразу заяву, вывалить им все, что узнал, и пусть бы сами разбирались. Сажали бы, отпускали…
А я не смог. Не отдал ее им, хотя имел полное право. Ну не дебил ли?
Лезу в карман джинсов и вытягиваю оттуда телефон. Там, в папке «Файлы» хранятся фотографии, которые давным-давно надо было снести. Уничтожить, как класс. Но я оставил. И словно конченный мазохист листал их каждый день перед сном.
Кадры из нашего прошлого. Прогулка на катере по Волге, парк аттракционов где-то заграницей, спуск на байдарках, просто кафе, с десяток селфи, которые она делала на мой мобильник при каждом удобном случае.
На одном из таких снимков я зависаю особенно долго. Мы там вместе. Смотрим на камеру и улыбаемся, как идиоты. На головах шухер – только выползли с американских горок, морды красные. Но счастливые.
Плохо со мной было? Мучалась? Ни черта подобного! Когда плохо, так не улыбаются. Не сыграешь так, не придумаешь, и счастливого блеска в глаза специально не напустишь, как ни старайся. Он либо есть, либо его нет. У нас был.
И от этого становится еще хреновее. Я не могу понять, почему не остановилась, не поговорила со мной, не высказала все в лицо? Мы бы разобрались во всем. И с этой Аленой, будь она неладна, и с моим гипотетическим ребенком, и со всем остальным.
Просто могла подойти и сказать: Кирсанов, ты – конченая козлина. Что будем с этим делать?
И мы бы сделали. А теперь…теперь нет никаких «мы».
Теперь ничего нет, кроме сожалений, ненависти и крайней степени офигевания.
Я сижу долго. Закрыв глаза и откинувшись на спинку стула, иногда бьюсь затылком о спинку кресла, пытаюсь думать, но ни на чем конкретном задержаться не могу. Все равно на Тасю сваливаюсь. На белое полотенце, прижатое груди, на босые пальцы, на страх в глазах.
Ненавижу. За то, что сидит в голове так плотно, что ничем не выкорчуешь. За то, что не отпускает, по-прежнему держит на крючке. За то, что украла. Не деньги – хер с ними, я как очнулся, уже заработал больше украденного. Душу с собой утащила.
— К черту, — тяжело поднявшись с кресла, иду на выход. Надо ложиться спать. Закрыть глаза и провалиться в серую мглу без сновидений, а завтра, на свежую голову решать, что делать дальше. Все завтра.
Проходя мимо комнаты, в которой сидит бывшая жена, я останавливаюсь. Слушаю, приложив руку к двери. Не дышу, словно боюсь, что за звуком собственного дыхания пропущу что-то
Ревет? Плевать. Эти слезы ничего больше не стоят. Мне не жаль ее. Нас ведь она не пожалела.
Просто разворачиваюсь и ухожу, но на душе кошки скребут. Тошно. И как все это закончить, я не представляю.
***
Ночью, как в старые добрые времена, не могу заснуть.
Таисия в доме, и я как волк принюхиваюсь, прислушиваюсь, ловлю каждый звук за стеной. Гребаные инстинкты обостряются настолько, что готов рычать. Хочется рвануть к ней и… хрен знает, что за «и». Я сам себе не доверяю, когда дело касается ее.
Прав был Стеф, когда сказал, что я не в адеквате, если речь заходит о бывшей суке-жене. У меня перегорают предохранители, а вместе с ними трещину дает и здравый смысл.
Где-то у соседей воет собака, и этот звук находит тоскливый отклик в груди. Сдавливает так сильно, что не продохнуть.
Время идет, а сна по-прежнему ни в одном глазу, поэтому прихватив пачку выхожу на балкон. В одних спортивных штанах, босой и злой.
Вдох. Задержка. Дымная горечь обжигает нёбо. Тонкой струйкой выпускаю ее из легких, наблюдая за тем, как серый дым теряется во мраке дождливой ночи. Омерзительно. Адское дерьмище, но привязался, подсел.
Снова затяжка. Удерживаю сигарету зубами и щурюсь, оттого что щиплет глаза.
Как же все задолбало…
Я стою на балконе до тех пор, пока от холода не перестаю чувствовать собственное тело. Но это ни что по сравнению с той стужей, что вымораживает изнутри. Кажется, из живого осталось только сердце, да и оно вот-вот накроется. И стану я, мать вашу, Снежной Королевой. Такой вот херовой и небритой.
Псина по-прежнему воет, нагоняя еще больше тоски. Повыть в ответ что ли? Может, полегчает?
Затянувшись последний раз, я тушу и скидываю окурок в пепельницу. Замерзшие пальцы еле слушаются. Я возвращаюсь в комнату, но ложиться не хочу. Вместо этого иду в душ и стою под горячими струями, пока телу не возвращается чувствительность. Оттаиваю снаружи, но не внутри. Там по-прежнему вечная мерзлота, но я уже начинаю к ней привыкать, потому что когда замерзаешь, боль притупляется.
Кажется, сна не предвидится. Я выхожу из комнаты и в потемках спускаюсь на первый этаж.
Тишина.
Охранники где-то на территории или в гостевом. В самом доме только мы с бывшей женой. Раньше это был бы вечер полный романтики, а теперь как в фильме ужасов. Только мертвецов под потолком не хватает.
В короткой борьбе между просто горячим чаем и чем-то покрепче побеждает второе. Я кидаю в стакан лед, он щелкает, покрываясь паутиной трещин, когда сверху заливаю его золотистым напитком.
Делаю пару глотков – на вкус мерзотно. Мне не нравится, не то настроение, поэтому выплескиваю содержимое в раковину, а сам стакан отправляю в посудомойку.