Я бросаю тебе вызов
Шрифт:
— Настоящие розы, да? — Я кивнула на вазу на столе. Это было отличным дополнением, если не полной неожиданностью. Я снова ожидала мертвых роз.
Его губы изогнулись в дразнящей улыбке.
— Я решил немного изменить это.
Я оглядела террасу, любуясь видом.
— Как ты это спланировал?
— У меня есть свои способы. — Я не могла представить, что Мэддокс пойдет к консьержу и попросит их приготовить это. Это не очень шло ему и его дерзким манерам, но я догадалась…
Он
Мэддокс налил нам обоим по бокалу вина. Я сделала медленный глоток, удовлетворенно кивая, когда красное вино коснулось всех моих вкусовых рецепторов.
— Раз ты не позволил мне сделать тебе подарок на день рождения, нам придется пойти завтра, — начала я, нарезая свой стейк на мелкие кусочки.
Мэддокс сунул вилку в рот, нахмурив брови.
— Что ты имеешь в виду? — спросил он с набитым ртом.
— Я думала, мы могли бы сделать татуировку.
Его глаза мгновенно загорелись, и я продолжила:
— В прошлом году ты хотел сделать одинаковые татуировки, но я не была готова. Я думала, что в этом году… мы могли бы сделать. Твой подарок на день рождения.
Парные татуировки… что-то, что было в нас.
— Лила, — низким рычанием произнес он мое имя.
— Да? — Мой желудок снова перевернулся, и мне стало не по себе, насколько Мэддокс мог повлиять на меня.
Это была ложь. Я не ненавидела это чувство. На самом деле, я начинала любить его. Слишком сильно.
— Если бы ты не ела и сидела напротив меня за столом, я бы перевернул тебя и трахал до следующей недели.
Моя рука подлетела ко рту, когда я откашляла стейк, застрявший у меня в горле. Я неуклюже потянулась к своему стакану и сделала большой глоток. Он усмехнулся, прежде чем сделать глоток своего вина.
Я не думала, что он так обрадуется парным татуировкам.
— Ты должен перестать это делать, — пробормотала я после приступа кашля.
— Что? Заставлять краснеть? На тебе это выглядит мило, Сладкая Щечка, — сказал он очень высокомерно.
Черт возьми, черт его побери.
Остаток ужина прошел незаметно, Мэддокс отпускал небрежные грязные замечания, а я закатывала глаза. Он был абсолютно невозможен.
Но у меня было четыре года, чтобы привыкнуть ко всем его выходкам.
Как только стол был убран, и пока мы ждали десерта, я отодвинула стул и подошла к перилам. Небо было темным, и Эйфелева башня была освещена на ночь.
Это было… захватывающе.
Краем глаза я заметила, что Мэддокс поднялся со своего места и целеустремленно направился ко мне. Он излучал уверенность и высокомерие, когда подкрался ко мне. Его тело двигалось позади меня, его широкая грудь прижималась к моей спине. Я могла чувствовать силу его тела против моего.
Меня пронзила дрожь,
Его рука скользнула вверх, ох, как медленно. Он откинул мои волосы в сторону, и его губы коснулись моего затылка. Мое сердце забилось.
Мне вдруг стало очень, очень тепло. Повсюду. Внутри, снаружи… кончики пальцев… мое ядро.
О Боже. Его прикосновение было сладкой, сладкой пыткой. Кусочек рая с оттенком ада.
Мэддокс поцеловал меня в изгиб плеч.
— Я знал, что не имел права прикасаться к тебе, желать тебя, жаждать тебя, как воздух, но я это сделал. Я знал, что это неправильно, но не хотел останавливаться. Итак, я взял это. А теперь я одержим.
Дрожь пробежала по моему позвоночнику, и я чуть не заскулила от нужды. Мое тело содрогнулось, когда его слова обрушились на меня, словно сильный прилив, унося меня прочь. Его грудь заурчала низким гортанным звуком.
— Я безумный, блядь, мужчина для тебя, Лила Гарсия.
Моя киска сжалась в ответ.
— Это несправедливо, — прошептала я. — Я не могу оттолкнуть тебя, если ты будешь продолжать говорить такие вещи, шептать эти слова… Ты все усложняешь, Мэддокс.
Его зубы впились мне в шею сбоку. Его рука обхватила мое горло, и он повернул мою голову в сторону, его губы коснулись моих.
Поцелуй меня.
Это была единственная мысль, которая пришла мне в голову, прежде чем его губы коснулись моих. Он не останавливался, не ждал, пока я подумаю, не ждал, пока я отдышусь…
Мягкий, но требовательный.
Нежный, но страстный.
Сладкий, но всепоглощающий.
Огонь пробежал по моим венам, и мое тело стало мягким в его руках. На короткое мгновение мой мир потерял равновесие, прежде чем он, наконец, стал… правильным. Каждая часть меня ожила, когда барабаны загрохотали и застучали в моей груди. Моя душа торжествующе плакала, когда я, наконец позволила себе… чувствовать.
Может быть, это был момент, когда я влюбилась в него. Безрассудно. Безвозвратно. Полностью.
Может быть, именно в этот момент я поняла, что никогда не хотела отпускать.
Мы целовались, как двое утопающих влюбленных, потерявшихся в море, наши губы искали друг друга среди разбивающихся волн. Губы. Язык. Зубы. Мы целовались, как будто это был конец, и наши губы больше никогда не встретятся. Ритм наших сердец соответствовал нашему безумному отчаянию. Мэддокс имел вкус всего святого и греховного в этом мире; он имел вкус каждой запретной мысли, которая приходила мне в голову ночью и становилась явью.