Я буду с тобой
Шрифт:
– Тим… – я их глотаю и сиплю изо всех сил, – за-бери… меня.
– Шшш, – он гладит меня по голове, – тихо, тебе тяжело говорить.
Мне хочется схватить его за руку и просить, плакать. Он может забрать меня, стать опекуном, у нас все мечтают если не о родителях, то хотя бы об опекунах. И Тимур может, он совершеннолетний. А для меня он единственный во всем мире родной человек, больше нет никого.
– Тим… продолжаю, сцепив зубы, – я тож… тож буду…
– Доминика, я не могу, правда, это не
Но я все равно договариваю, сделав над собой неимоверное усилие:
– Буду… заботиться…
Он смотрит на меня пристально, изучающе, а потом поправляет одеяло, садит обратно Лаки и быстро выходит из палаты.
– Ой, горе горькое, – качает головой медсестра, глядя на мои слезы.
Она помогает мне допить чай, после укола заглядывает каждые пять минут, и вообще, после прихода Тима Талера все вокруг меняется. И я понимаю, что, если бы он навещал меня каждый день, я бы уже давно выздоровела.
Восемь лет назад
У меня есть дневник, где я каждый день пишу Тимуру, что я его люблю. Сначала рассказываю, как прошел день, а потом в конце делаю приписку, чтобы он об этом знал.
По сути, это не дневник, это мои письма, но отправлять их ему я не могу, поэтому пишу все в тетрадь, чтобы в день, когда мне исполнится восемнадцать и я уйду из детского дома, просто отдать ему их все сразу.
Я прячу дневник в щели между шкафами, достаю с помощью пластиковой линейки. Сейчас я как раз достала его, а спрятать не успеваю – в комнату входит Сонька. Мы с ней дружим, она нормальная, Сонька, и задница у нее не толстая уже – она похудела к нашим с ней десяти.
Но Сонька не знает про дневник, и я пихаю его под матрац у изголовья, еще и подушкой сверху накрываю для верности. Возле подушки сидит Лаки, мой талисман, я знаю, что могу ему довериться.
Сегодня у меня день рождения, не день именинника, как обычно, когда раз в месяц устраивается праздник для всех, кто родился в этом месяце. А именно мой день, который в моем свидетельстве о рождении записан. Сегодня мне исполнилось десять.
Тут не все их точно знают, такие вот, к примеру, как Тимур Талеров, не знают. Откуда, если он подкидыш?
При воспоминании о Тиме мне становится очень тоскливо. Я больше его не видела с тех пор, как он приходил в больницу. Хоть апельсины мне потом еще долго приносила воспитательница, Инна Андреевна.
Она каждый день заводила меня в свой кабинет, чистила апельсин и заставляла съедать. Говорила, что я очень сильно переболела, и мне нужны витамины, а если другие дети увидят, отберут. Но она бы всем купила, она добрая, я знаю, у нее просто денег на всех не хватит.
А потом я поняла, что это не она покупала, у нее и на меня денег нет, апельсины же дорогие. Я случайно увидела, когда она в шкаф полезла папку положить, там зеркало напротив висит. Вот в зеркале я увидела целый пакет с апельсинами, спрятанный в шкафу.
Сразу поняла, что это Тим. Он не приезжает в детдом, не знаю, почему – может, времени нет. Но он все время обо мне заботится, не забывает. Мы помним друг о друге, и это самое главное.
– Доминика, – Сонька подбегает, хватает меня за руку и тянет в кабинет к воспитателям, – быстро, там тебя сказали позвать.
Я поправляю покрывало на кровати, и мы вместе бежим по коридору. Навстречу директриса.
– Здрасьти, Татьян Борисна!
– Драсьте, Татьян Борисна!
И бежим дальше, она даже кивнуть не успевает.
Я влетаю в кабинет первая и чуть не падаю – спиной ко мне стоит Тимур, а рядом Инна Андреевна. У нее сердитое лицо, и она что-то выговаривает Талерову, но увидев меня, замолкает.
Тимур оборачивается, и я вижу, что он тоже сердит. Но при виде меня складки на лбу разглаживаются, и хоть он не улыбается, взгляд заметно теплеет.
– Ну, здравствуй, Доминика. С днем рождения!
Тим подходит и приседает передо мной на корточки. Я жадно рассматриваю его лицо, стараясь запомнить каждую черточку, потому что знаю, он уйдет, и мы нескоро увидимся. Он всегда уходит.
– У тебя сегодня юбилей, это от меня подарок.
Он протягивает небольшую бархатную коробочку. Вижу, что Инне Андреевне это не нравится, она хмурит брови и порывается что-то сказать. Но мне все равно, что думает воспитательница, что там думает пыхтящая Сонька.
Я беру одной рукой коробочку, а второй обнимаю Тимура за шею.
«Забери меня отсюда, пожалуйста!»
Мне хочется это сказать, но я не говорю. Я уже слишком взрослая, чтобы не понимать – Тимур Талеров не может забрать меня из детдома. Ему не позволят быть моим опекуном, как объяснила мне однажды Инна Андреевна.
«Вот если бы он был женат, Доминика, тогда может быть, а так он мужчина, ты – маленькая девочка. Никто ему тебя не доверит!»
Если Тим Талер когда-нибудь женится – не на мне, на ком-то другом – я в тот же день умру от горя. Я так и заявила Инне, она прям побелела вся. Так что лучше я тут буду, а он пусть не женится, пусть ждет, когда мне исполнится восемнадцать, и я уйду из детского дома.
– Посмотри, что там, – кивает Тим на коробочку, я открываю ее и тихонько ахаю.
Маленькие сережки, гвоздики, с настоящими камешками, пусть и крошечными, но которые сияют как настоящие звездочки.
– Спасибо! – шепчу растроганно и обнимаю его еще раз.