Я буду с тобой
Шрифт:
– Ну что же ты как неродная, Доминичка? – Татьяна Борисовна подталкивает меня к посетительнице, хотя, судя по поджатым губам, моя новоявленная родственница ей не очень нравится.
– А где вы были десять лет? – спрашиваю, в упор глядя на Владиславу.
Ее зовут Влада, она похожа на голливудскую звезду, и на мой вопрос ее брови выгибаются дугой.
– Доминика, деточка, я ведь уже все объяснила!
Ах да, три неудавшихся брака, куда там было втиснуть шестилетнего ребенка! Еще и чужого.
Потому что я ей чужая, как бы она
Влада собирается стать моим опекуном, о чем и пришла мне сообщить. Мне и Борисовне. Она долго расписывает мне, как дружно и счастливо мы с ней будем жить, а мне становится тоскливо.
Мне шестнадцать лет, в детдоме мне осталось два года. Потом я стану совершеннолетней, и мне не понадобится опекун.
Но, видимо, опекунский совет думает иначе, потому что Владислава начинает часто ко мне приезжать.
Меня совершенно не трогают ее слезы, которые она периодически начинает пускать, вспоминая маму. Они мне кажутся насквозь фальшивыми, как и все, что извергается из уст этой женщины. Она удивительно неискренняя, и мне непонятно, почему этого не видит никто, кроме меня.
Наверное, Влада умеет произвести впечатление, потому что потихоньку очаровывает всех, даже Татьяну Борисовну. Она таскает в детдом печенье и конфеты ящиками, моим подружкам втихаря подсовывает косметику и женские журналы с моделями и со слезливыми любовными историями.
Окружающие дружно начинают упрекать меня в холодности и неблагодарности. Мне, конечно, наплевать, но мое мнение никто и не спрашивает. Девчонки откровенно завидуют, представляя, в какой рай превратится моя жизнь.
– Если хочешь, мы не поедем ко мне, дорогая, – самоотверженно заглядывает мне в глаза Влада, – мы будем жить в твоей квартире. Там как раз нужно навести порядок.
Я ни разу не была в своей квартире, которая досталась мне от родителей. Знаю, что ее сдает администрация района, которая выступает моим опекуном. Мне на счет поступают деньги за аренду, я не знаю сколько, но догадываюсь, что как минимум в два раза меньше, чем на самом деле жильцы платят за квартиру.
Но мне все равно, тем более что я все равно ничего не могу изменить. Это так несправедливо, что Тимуру, которому я по-настоящему дорога, меня не доверили, а какой-то лживой чужой тетке отдали. Но к шестнадцати годам я уже твердо усваиваю, что жизнь и справедливость – это понятия, которые как две параллельные прямые, никогда не пересекаются.
Сегодня Владислава забирает меня из детдома. Мы с Сонькой сидим во дворе и греемся на солнце.
– Ну как же это, Ника! – в сотый раз горестно восклицает Сонька и качает своими рыжими лохмами. – Как тебя могли отдать этой козе!
Если бы моим опекуном стал Тимур, я бы уговорила его и Соньку забрать, знаю, он бы не отказал. Но «коза» ни за что не возьмет Соньку, я даже спрашивать не буду. Если она хотя бы позволит ей приходить к нам в гости по выходным, это уже будет победа. Но почему-то я сомневаюсь даже в этом.
Влада подъезжает на такси, и мне это тоже не нравится. Хотя все правильно, пусть у меня немного вещей, но они есть, набрался целый чемодан одежды и учебников.
Тетрадку я из тайника не забираю. Не знаю, почему, но я уверена, что Владислава будет рыться в моих личных вещах, и я не хочу, чтобы она знала о Тимуре. Это моя тайна, которой я не собираюсь ни с кем делится, а Влада для меня всегда будет чужой.
Меня провожают всем детдомом, Влада недовольно морщится, впрочем, стоит мне на нее посмотреть, тут же расплывается в улыбке.
– Все в порядке, милая? – с преувеличенным вниманием спрашивает она, глядя на меня в зеркало внутреннего обзора, а потом улыбается таксисту. – Забрала племяшку из детдома. Они там как волчата, неприветливые, неулыбчивые.
– Ничего, отогреется, – беспечно кивает таксист, а мне хочется, чтобы мы ехали вечно, не доезжая до дома. Я не хочу оставаться с Владой один на один. Я ее боюсь.
У нас отношения не складываются с самого начала. Влада хочет остричь мне волосы, а я не даюсь.
– Ты как семинаристка с этими патлами! – кричит опекунша, в сердцах швыряя в меня журналом, в котором она выбрала для меня модную стрижку.
– Если девочка не хочет, не нужно заставлять, – мягко возражает мастер салона, куда Владислава привела меня, чтобы, по ее словам, сделать из меня человека.
Я смотрю исподлобья, обхватив руками голову и давая понять, что никому не позволю притронуться к моим волосам.
– Смотрит как волк, – жалуется тетка, – никакой благодарности!
– Доминика, если ты позволишь немного снять длину, волосы будут выглядеть гуще и здоровее, – предлагает мастер. – Не бойся, детка, я лишь остригу посеченные кончики.
Наконец я соглашаюсь, мне моют голову и начинают стричь. Я внимательно смотрю, чтобы не остригли больше, чем нужно, но мастер явно на моей стороне, а не на теткиной, и мы действительно ограничиваемся парой сантиметров.
Влада недовольно кривится, хотя весь салон в восторге от того, какие у меня красивые волосы – после того, как их подровняли, вымыли и высушили, они стали похожи на шелковистый водопад.
У нее самой короткое каре, и она хотела мне сделать такое же.
Наконец тетка успокаивается, ей сделали маникюр, и она довольна. Я замечаю, что она рассчитывается моей картой, но, наверное, так и нужно, ведь теперь она мой опекун.
Мы идем в магазин, она выбирает мне одежду по своему вкусу, но мне ничего не нравится. Она снова злится, но я отказываюсь мерить выбранные ею вещи, а подбираю одежду сама.
– У девочки хороший вкус, – говорит продавец-консультант, и Влада недовольно замолкает. Мы с продавцом подбираем нужный мне размер, Владислава набирает ворох вещей и идет в примерочную.