Шрифт:
— Пожалуйста, прошу, не поступай так с нами, Клэр! — молил Родерик, сбегая по каменным ступеням огромного дома.
«С нами», — поморщилась Клэр. — «Ему тридцать, а он все еще живет со своей мамочкой. Боже!»
Родерик сопел у нее за спиной, едва сдерживая слезы. — Я бы все отдал ради тебя!
Сколько раз она слышал эту фразу за последние девять месяцев? Постоянно! «Ну, почему до тебя никак не дойдет? Мне ничего от тебя не надо!» — хотела закричать Клэр. Вместо этого она развернулась и сказала:
— Пойми. Все кончено.
Он с недоумением уставился на нее.
— Но, почему? Все было так чудесно! И ты сама сказала, что всегда будешь со мной!
— О, Родерик, не выдумывай.
Родерик не выдумывал. Девять долгих месяцев назад, когда они только начали встречаться, именно так Клэр и сказала. Ей стукнул тридцать один год и моложе она уже не станет. А у Родерика были миллионы. Точнее у его мамаши.
— Извини. Я просто не могу тебя больше видеть.
Он снова поплелся за ней, шаркая ногами. — У тебя… другой парень?
— Конечно, нет! — снова солгала Клэр. Как смел он, обвинять ее в измене!
Во всяком случае, Уорделл был не просто «другой парень». Он был всем тем, чем Родерик не был. Красивым, мускулистым, властным. И с членом, как у долбаного Диллинджера.
Она открыла дверь своего «Ниссана» — подарок Родерика на ее день рождения — и скользнула за руль.
— Но, как же Париж?
Клэр на секунду задумалась. В Париже могло бы быть весело. Но рядом как всегда будет маячить его мать. И этот Фадд — личный халдей старухи, больше похожий на гопника-отморозка.
К черту Париж. Уорделл обещал свозить ее в Канкун [1] как только закончит с делами.
— Родерик, забудь про Париж. Я от тебя ухожу. Понимаешь?
Похоже, он не понимал. Зато понял Фадд. Парень в длиннополой кожаной куртке на дальней стороне двора колол поленья электро дровоколом. Взгляд, которым он наградил Клэр, был предельно ясен: «Я бы с радостью засунул тебя в эту штуку и нарубил на мелкие кусочки». Фадд был очень предан семье.
1
Канкун — курортный город в Мексике.
Мамаша Родерика, похоже, тоже была в курсе событий. Клэр чувствовала, как ее презрительный взгляд сверлит ей спину из окна гостиной.
Старая шизанутая сука.
Черт, да они тут все полные психи.
— Любимая, давай вернемся в дом. Мы сядем у камина, я открою бутылочку «Луи XIII». Пожалуйста!
Бога ради, теперь он еще и плачет.
— Прошу, я бы…
— Знаю, знаю, ты бы все отдал ради меня. Спасибо, Родерик, не надо. — Она захлопнула дверь и завела машину.
— Ну, хоть скажи! — всхлипывал он за окном. — Скажи, что сделать мне чтоб доказать свою любовь!
Для начала свали с дороги, ты, романтичное чучело.
Выруливая со двора, Клэр видела в зеркале заднего вида, как Родерик упал на колени в шекспировских страданиях, и его мать, отворяющую большие дубовые двери и ковыляющую вниз по ступенькам, чтобы утешить свое чадо. А еще — сверкнувшие ей в след глаза Фадда.
Бедный Родерик. Ты просто не знаешь что мне нужно.
Уорделл знал.
Она едва переступила порог своей квартиры, и вот уже сильные, ловкие руки расстегивают на ней блузку, и его язык в приветствии, скользит ей в рот.
— Отшила этого придурка?
Клэр кивнула. Сейчас, когда все случилось, она чувствовала себя немного виноватой.
— Боже! Он был так подавлен. Как еще машину у меня не забрал.
Руки Уорделла справились с блузкой и мяли ее обнаженную грудь. — Он не может забрать у тебя машину. Безмозглый педик выписал ее на твое имя, забыла?
— Ну, могу поспорить, за эту квартиру он платить больше точно не станет.
Член Уорделла выбрался из штанов. «Папочка Трах» или «Мистер Мясная Боеголовка», как он его называл. И не преувеличивал.
— На хрен его и на хрен деньги его мамаши. Через пару дней я проверну одно дельце, и мы будем купаться в бабле. А сейчас, детка, я хочу твою попку. Прямо здесь.
Он стянул с нее джинсы, опрокинул на диван и, опустившись рядом на колени начал одну из тех оральные прелюдий, в конце которых ее салазки всегда густо блестели от смазки. Язык Уорделла никогда не зацикливался на чем-то одном, с равным усердием обрабатывая оба ее отверстия. И это было чертовски здорово. В такие моменты она растворялась в жарких волнах всепоглощающей страсти.
Ее уносило в другой мир — в волшебную страну горячего, влажного языка, где она была королевой, и наслаждение являлось ей обязательной данью. Расщелина задницы Клэр превращалась в игровую площадку, а язык Уорделла в стайку детей, резвящихся на ней как обезьянки в клетке. Она и представить не могла, что в облизывании ануса может быть столько разнообразия, но Уорделл легко доказывал обратное, работая с наглой уверенностью эксперта. Его язык скользил, толкал, щекотал, выводил маленькие чувственные звездочки и закручивался в ней влажными водоворотами.
— Твоей дырочке нравится, как я это делаю?
Клэр, прерывисто дыша и постанывая, не стала искать ответ на этот, скорее риторический вопрос своего возлюбленного. Она лишь заурчала и вздрогнула всем телом когда…
— А теперь я хочу попробовать вот этот пирожок.
…его язык переместился выше на север. Анус Клэр, видимо, был для Уорделла просто легкой закуской, и теперь пришло время для основного блюда. Клэр заскулила от нахлынувшей на нее лавины чувств. Ее вагина казалось начала жить своей собственной жизнью, превратившись в окаймленную мехом, розово-красную икону, которая упивалась поклонением своих прихожан. В данном случае, от их лица выступал рот Уорделла. Язык его скользил вверх-вниз по оливке ее клитора, рот сосал сок из ее киски как фруктовый коктейль через соломинку. Уорделл делал это столь энергично, что Клэр уже была готова к тому, чтобы увидеть свою матку, лежащую на обивке дивана.