Я был на этой войне
Шрифт:
— Правильно, Слава, вместе пойдем! — Юрка снова разливал водку. Наливал по чуть-чуть, на глоток.
— Во сколько выходим?
— По плану в семнадцать. К девятнадцати подойдем. Колонна-то будет большая, да, может, и засада. Ну, а там снова «танковая карусель» и… И опять с голой жопой на фрица, — закончил замполит.
— Успеем выспаться!
— Точно. Сейчас по последней — и на боковую. Пашка! Не будить, не кантовать, при пожаре выносить в первую очередь! Ладно, давай! — мы выпили и, оставив Пашку убираться в кунге, вышли на улицу покурить.
— Не
— Дербанись!
— Ты что, серьезно?
— Очень даже серьезно. Ролин тебя, Слава, запомнил, и думали, что ты саботажник, ну и… — Серега замялся.
— Говори, продолжай! Что я дезертировал? Ты это хотел сказать?
— Да. Именно, что ты сбежал.
Меня бросило в жар. Почувствовал, как наливаюсь кровью. Проснулась злость. Хотелось немедленно набить кому-нибудь морду. Желательно, чтобы это был Ролин или Седов. Сгодились бы и ребятишки из военной прокуратуры. Или как мы их называли — прокурята. Хотя сейчас подошел бы и дух.
— Веселое кино. И теперь меня что, под трибунал?
— Нет. Сан Саныч отбил тебя. Те бойцы и офицеры, что раньше вас вернулись, подтвердили, что ты не трусил, своих не расстреливал, а дрался, как все. Раненых перевязывал.
— Слушай, Серега, в бою кто-то духовский танк с первого выстрела из гранатомета подбил. Он весь в активной броне был, а этот снайпер прямо в основание башни ему впечатал. За такие вещи Героя давать надо. Вот как звать того парня — не знаю. Ты бы узнал?
— Точно, Сергей, выстрел классный, мы после этого в атаку пошли. Много жизней сберег этот выстрел.
— Не вы первые, мужики, кто об этом рассказывает. Узнали уже фамилию бойца. Был ранен, а потом умер. Это уже точно.
— Так хоть посмертно Героя России присвоить. Пацан это заслужил.
— На многих мы уже подали, но эти ублюдки на Ханкале говорят, что, мол, площадь они не взяли, а наградные листы шлют. Пидорасы!
— Не то слово, Юра. Мы послали на убитых и раненых. Тех, кого нет, или кто уже отвоевал свое. А эти скоты не хотят даже слушать. «Не за хрен» — говорят.
— Ну, ублюдки.
— Ублюдки, — согласился Серега. — Ханкалу охраняет батальон десантников, полк «махры» и отряд спецназа. С передовой сняли. Наших соседей сняли. Теперь мы отдуваемся и за себя, и за того парня. Видели, наверное, что блокпостов стало меньше?
— Мы их вообще не видели.
— Вот то-то и оно. Численность бригады уменьшилась, зато зона ответственности увеличилась.
— Гостиницу «Кавказ» взяли? — поинтересовался Юра, прикуривая новую сигарету от окурка.
— Кто ее брать будет? Оттуда тоже взяли батальон десантников и кинули на Ханкалу.
— Они что там, хотят, чтобы мы одни с духами воевали?
— Неплохо устроились! Мне нравится!
— Ладно, мужики, не берите в голову. Идите отдыхайте. Я скажу, чтобы вас не трогали. Отсыпайтесь. А завтра поговорим насчет всего остального.
— Гуманитарку
— Да вы что, мужики, я что, крыса?
— Пока нет, но кто знает… Спокойной ночи!
— Спокойной ночи, отморозки!
— Сам такой! — закричали мы в один голос в темноту вслед Сереге.
— Что думаешь, Слава, по этому поводу? — спросил Юрка, когда мы пошли в кунг.
— Ничего я не думаю. Лишь бы под трибунал не угодить, как дезертиру. Вот о чем я думаю, — пробурчал я.
— А по поводу завтрашнего мероприятия?
— Честно?
— Конечно, честно.
— Если нас опять, как щенков, одних бросят, то в живых останется человек десять-двадцать, которых либо отправят в психушку, либо в тюрьму как дезертиров, саботажников, чтобы не болтали лишнего.
— По-моему, ты уже это говорил.
— Да, говорил, и остаюсь при своем мнении. Если нам удастся выбраться живыми и при этом не угодить в психушку, а также не сесть в тюрьму, то лучшей благодарности мне не надо. Вот и все. А ты что думаешь, Юра?
— Скорее всего, так и будет.
— Юра, ты слышишь, чтобы кто сейчас бомбил Минутку? Госбанк, Дворец долбаного Дудаева?
— Нет, не слышу.
— Вот и вновь, как перед первым штурмом. Помнишь, мы с тобой говорили?
— Помню. Ладно, пошли спать. Пошли, Юра, пошли. Завтра начнется новый виток дурдома.
Мы вошли в кунг. Быстро разделись. Плевать на возможное нападение. Кожа, тело устало от одежды. Хотелось расслабиться. Быстро легли. Я выключил свет и провалился в глубокий сон.
Снились кошмары. Война, война, война. Ничего, кроме войны. Правда, пару раз вроде снился прокурор, который выдвигал какие-то обвинения, но я его расстреливал, а тело подбрасывал духам. Кошмар, да и только!
Проснулся от того, что Пашка тряс за плечо.
— Товарищ капитан, товарищ капитан, проснитесь! Вячеслав Николаевич! Вставайте же.
— А, что, духи?! — я спросонья начал судорожно искать автомат.
— Нет, не духи, просто уже три часа дня. Пора вставать.
— На хрена? — со сна я плохо соображал.
— В пять часов выступаем. Вы что, забыли?
— Забыл. Где Рыжов?
— Встал уже. Умывается.
— Завтрак, то есть, я хотел сказать, обед есть?
— Все уже готово. Через сорок минут вас ждет начальник штаба.
— Понятно.
Мы быстро умылись, побрились, позавтракали. И, покуривая, неспешной походкой, вразвалочку пошли к штабу. По дороге офицеры нас радостно приветствовали. Мы отвечали им тем же. На крыльце штаба-садика мы остановились, чтобы спокойно докурить. Со стороны Минутки раздавались грохот и вой самолетов. Неплохо, очень даже неплохо. Мне нравится вся эта какофония. Только бы они точно клали, а то понароют по всей округе ям, вот и ползай по ним, спотыкайся. «Летчик высоко летает, много денег получает. Мама, я летчика люблю!» — вспомнились мне слова из детской пошлой песенки. Докурили, бросили и растоптали окурки и пошли к начальнику штаба.