Я был на этой войне
Шрифт:
Духи, хоть и кверху задницей лежат, но, тем не менее, огрызаться тоже умеют. Так что не надо высовываться. Пусть пока подствольник поработает. Жму на спусковой крючок и наблюдаю, куда летит граната. Делаю поправку и снова нажимаю. Сволочь, куда ты! Пока заряжал, этот подлец перекатился, вновь промах. Зло и азарт меня разбирают. Рядом плюхается Юра. Дышит, как загнанная лошадь.
— Что, Юрок, курево?
— Ага, выберемся — давай бросим курить.
— У меня тогда не будет недостатков. Может и жена уйти от такого положительного, — отшучиваюсь я и даю очередь по духам.
Надоели они мне своими перекатами. Вот тот, за которым я все время охотился, дернулся и, выронив автомат, принялся кататься по земле. Юра пристрелил его с первой же очереди. Я укоризненно посмотрел на него. Это же мой дух!
— Чтобы не мучился, — пошутил Юра.
— Я смотрю, тебя нет, — продолжал он, — гляжу,
— Так это и есть праздник. Посмотри, сколько духов положили. Разве не радость? Бей чеченов, спасай Россию! Хрен, правда, знает, от кого! Может, и от нас с тобой скоро спасать будут!
— Классно, конечно, сработали. Не удалось им своим минометным обстрелом воспользоваться. Молоток, Славка!
— Я знаю, — скромно ответил я.
Тем временем наши танки попытались подавить минометную батарею, но это у них плохо получалось. Видимо, она находилась на закрытых позициях и долбила нас по координатам своего наводчика. Найти бы этого гада да прищемить ему хвост.
Духи тем временем попытались отступить, но не удалось им это. Все духи, кто были на площади под нашим ураганным огнем, остались там лежать. Так держать!
Но надо было прорываться. Сзади не могла подойти техника, потому что мы лежали и не могли идти из-за мин. Но вот отдельные группы наших мужиков короткими перебежками дернулись вперед. Минометная батарея пока молчала. И тогда уже смелее все больше бойцов последовали их примеру.
Давай! Давай, Слава, давай вперед! Я рванулся. Вперед, через остатки завала. Ноги вязнут в песке и мелком щебне. Глаза смотрят только вперед, что под ногами — не важно. Опять кровь стучит в голове. Ноги увязают все глубже. Выдергивать их из вязкого плена все труднее. Специально валюсь на бок и перекатываюсь. Автомат крепко прижимаю к себе и качусь. Слышу треск рвущейся материи. Звиздец новому бушлату! Не важно. Все это не важно! Главное вперед, подальше от этого завала, подальше от этого ориентира для минометного наводчика. Больно ударяюсь о какой-то камень головой. В глазах красные круги. Бедная моя голова! Несмотря на непрекращающуюся боль, я продолжаю катиться по земле. Вот и асфальт. Вскакиваю на ноги и бегу вперед. Толком не вижу, кто, что впереди. Только вперед. Голова разламывается от боли. Все пройдет. «Все пройдет, придет и мой черед…» — всплыли в голове слова из старой песенки. Хрен! Не придет! Так просто я не дамся. По крайней мере, сейчас! Вперед! Только вперед.
Взгляд более-менее прояснился. Вот и наши залегли. Значит, вперед, к ним. Впереди наша бригада залегла и отстреливалась. Духи окопались возле полуразрушенного Госбанка и на его верхних этажах. Судя по ведущемуся оттуда огню, немало их там. Жаль! А как хорошо мы полплощади проскочили! Так и остаток пролететь! Ну ладно, гады, вы сами напросились! Падаю между бойцами. Из-за дыма, что висит над Госбанком, толком ничего не видно. Духи прикрыты дымом. Но, судя по плотности огня, который они ведут, получается, что много сволочей там окопалось. Высматриваю огневые точки. Ага! Вижу, как в дыму мелькнул отблеск пламени от выстрела. Не раздумывая, вскидываю автомат и даю короткую очередь туда. Еще одну. Смотрю. Вроде, больше не видно вспышек. Может, откатился, а может, и попал я. Бить из автомата бесполезно. Становлюсь на колено, вынимаю гранату для подствольника. И жду. Вокруг ведется плотный огонь. Стреляют все из всего что только можно. Где же танки? Мы прошли вперед. Что им еще надо? Злость, отчаяние разбирают меня. Неужели все жертвы, все те парни, что остались лежать здесь после первого штурма, погибли бесполезно и бессмысленно? Где вы, танкисты? Сволочи, гады! Жму на спусковой крючок, и граната летит в сторону духов. Не гляжу, где она разорвалась, снова заталкиваю гранату и вновь стреляю. Не выйдет! Не будет больше того унизительного позора, который я испытал. Не будет! Буду здесь до конца. Где же вы, сраные танкисты?
Вновь возобновился минометный обстрел. Пока мины падают и разрываются далеко за спиной. Но чувствуется опытная рука корректировщика. С каждым залпом все ближе и ближе. Нельзя здесь оставаться. Нельзя. Но разве укроешь, спрячешь четыреста человек в тех немногочисленных неглубоких воронках, что изрыли площадь-сковородку? Хрен! Не спрячешь!
Нервы на пределе. Минометный вой, который я раньше игнорировал, с каждой новой миной все более настойчиво врывается в душу. Каждый новый вой этой долбаной мины вибрирует, как тугая струна, и вместе с этим воем трясется, вибрирует каждая клеточка тела, каждая клетка несчастного головного мозга. С трудом сдерживаю желание заткнуть уши и упасть на землю. Каждый новый разрыв мины воспринимается с облегчением.
Постоянно повторяю себе, что не боюсь. Чтобы подхлестнуть себя, стараюсь вспомнить картину своего недавнего бегства и прощальный взгляд на площадь, усеянную телами наших бывших сослуживцев, наших товарищей… Помогает. Приходит осознание происходящего. Наступает какое-то душевное равновесие. Если здесь оставаться не надо, то надо идти вперед. Каким бы безумием это ни казалось сейчас, другого выхода нет. Как нет и пути к отступлению. Резервов и подкрепления тоже не будет. Есть только две вещи, которые остаются в сознании. Есть мы — «бешеные псы», и есть духи. Кто кого. Все предельно просто и ясно. Предельно ясно и просто.
Значит, вперед, только вперед. В промежутке между воем мин делаю бросок вперед. Короткой перебежкой до первой неглубокой воронки. Упал в грязь. Наплевать. Высохнет — отвалится. Оглядываюсь. Бойцы также перебегают. Покидают прежние позиции. Начали стрелять наши танки. Бля! Где же вы, уроды, раньше были. До гребаного банка остается метров сто — сто тридцать.
Тут и нам духов лучше видно, и духам нас тоже. Но, благодаря мудрой стрельбе наших танков, духи умерили свою прыть. Именно мудрой стрельбой, а не меткой, наши танкисты заставили подзаглохнуть душманов.
Веером ложились разрывы от снарядов, обсыпая верхние этажи вниз. Нам известно, что там мощные подвальные помещения, вот с ними-то и будут проблемы. Я вздохнул. Ладно, разберемся с подвалами, только бы добраться до них. А там «зачистим». Пока духи более-менее заткнулись, надо идти вперед. Этого мнения придерживался не только я. Вокруг уже поднимались и бежали вперед бойцы.
Ходил слух по бригаде, что из Госбанка не успели эвакуировать деньги и валюту. И поэтому в глазах у всей бригады читался не только боевой задор, но и азарт победителя. Хотя я сам не верил, что деньги не вывезли, но огонек жадности сжигал и мои нервные клетки. Неплохо было бы поправить свое материальное положение таким образом. Почти законным способом, а поэтому — вперед, только вперед. Страх, азарт, жадность, да еще при поддержке собственных танков — великая движущая сила. Каждому хочется первому ворваться в денежное хранилище. Банковские подвалы видел только в кино. А вдруг там золото? Я усмехнулся своим мыслям, несмотря на то, что отчаянно стрелял по второму этажу. Хрен там деревянный, а не залежи золота. Весь золотой запас Союза, России, этой мелкой страны, Ичкерии, где-нибудь на Каймановых островах. А все равно, азарт кладоискателя так и гложет, так и толкает вперед. Но снова пришлось залечь. Духи, несмотря на обстрел, начали огрызаться. Ну, теперь, ребятишки, не достанет нас ваш миномет. Теперь можем и поупражняться в меткой стрельбе. Прикладываю автомат к щеке. Ну, что вы, как слепые котята, уцепились за Госбанк? Пограбили сами, дайте другим. Закон социализма и братвы — «Грабь награбленное!» — забыли? Нехорошо! Делиться надо! Нас тоже трясет золотая лихорадка! Стреляю короткими очередями по духам, которые изредка появляются над развалинами. А чаще они просто высовывают автомат и поливают сверху, стреляя в белый свет как в копеечку.
Первый раз золотая лихорадка меня захватила еще классе в пятом. Жили мы тогда в чудесном волжском городе со старинным названием Кострома. До Советов город был чисто купеческий. Очень много церквей. Многие до сих пор сохранились в первозданном виде. Первого Романова помазали на царствование именно там. В Ипатьевском монастыре. А последнего казнили в доме Ипатьева в Екатеринбурге. Интересная взаимосвязь, правда? Начало и конец. Так вот, стояло засушливое, обычное для тех мест лето. И так повелось, что именно в это лето при различных раскопках, будь то гараж или погреб, стали находить то клады, то просто какие-то интересные вещи. Знакомые моего отца укрепляли погреб в своем доме и нашли бутылку водки царских времен. Горлышко залито сургучом. На стекле давленые орлы. Этикетка, конечно, сгнила, но мужиков это не отпугнуло. Открыли, выпили. Понравилось. Водка, говорят, была изумительная. В те времена я еще не пил. Так что мне это было не особенно интересно. Но вот, когда родитель моего приятеля, копая червей для рыбалки, наткнулся на хрустальный кувшин времен Петра I, набитый золотыми червонцами, а потом на причитавшуюся премию купил автомобиль, то тогда я и мои друзья заболели. Основательно заболели золотой лихорадкой. Это был тяжелый случай. Ни о чем мы, пацаны, думать не могли. Все мысли, помыслы, поступки были направлены только на одно — на поиск клада.