Я был на этой войне
Шрифт:
— Давайте, герои, рассказывайте, как вас угораздило так вляпаться.
— Если будешь разговаривать с нами таким тоном, то морду враз разобью, — предупредил я его. — Ты должен был с нами быть.
— Должен, но начальники за гуманитаркой отправили на «Северный». Привез. Ваша доля у меня. Не отдавал, чтобы этот охламон, — Сергей кивнул на Пашку, — не сожрал и не пропил.
— А сигареты?
— Набрал я для вас сигарет и пива, и друган ваш Сашка-комендант поклон с приветом прислал. Утром отдам. Давайте рассказывайте.
— Да что, Серега, рассказывать. В общих чертах ты и без нас уже все знаешь.
— Знаю, но все равно рассказывайте.
Вкратце, перебивая друг друга, мы рассказали все то, что нам пришлось пережить. Не скрывали ничего, не приукрашивали. Еще слишком свежи впечатления, память вновь и вновь возвращала в тот кошмар, из которого только несколько часов назад нам удалось выйти. Нам удалось, а вот другим парням — нет.
— Нет нашей вины, Серега, что мы вышли, а мужики там остались. Нет.
— Не переживайте. Все уже знают, что — нет. Доложили уже в Москву, министру и всей прочей шушере. Докладывали, правда, после Ролина, тот преподнес, что во всем наша вина. Оказывается, только мы должны были идти на штурм, по крайней мере, так говорят на Ханкале. А остальные должны были оказывать только огневую поддержку.
— Никакой поддержки не было. Духи нам такую классную засаду устроили, что мы как слепые котята туда вляпались, — мрачно произнес я.
— Духов было больше, чем нас, — подтвердил Юрка.
— Бросили на смерть, ублюдки московские.
— Как новый командир? — спросил я.
— Да никак! Он, оказывается, приятель министра обороны Грачина. Вот его по блату и поставили.
— Это с кадрированного медицинского полка на боевую бригаду?
— Да. На нашу бригаду.
— Звиздец!
— Мы здесь уже это обсудили. Он не то что карту нарисовать не может, он ее читать не может. На совещаниях, кроме матов, ничего не услышишь. А когда Билич начинает выступать и при этом говорит военными терминами, то Буталов засыпает.
— Как засыпает? — не понял Юра.
— Очень просто — берет и засыпает. Повесит голову на грудь и сопит. Он — ноль.
— Он Героя не хочет получить?
— Пока не видно, но то, как он вел штабную колонну к старому КП, — это, мужики, звиздец. Полная безграмотность. Если бы Саныч не взял командование в свои руки, то и не дошли бы. Когда идет беглый огонь по колонне, может, какой-нибудь пацан стреляет, этот придурок командует: «Стоп! Принять бой!» А когда нарвались на засаду, то он командует: «Идти не снижая скорости». А впереди завал. Короче — дурак.
— Кошмар! Мы с ним еще хлебнем лиха!
— Конечно, хлебнем. Завтра снова на Минутку вечером идем!
— Как идем?
— Приказ Москвы. Но уже не только мы одни. Правда, идти прежним маршрутом.
— Опять через мост?
— Да, ребята, опять через мост.
— Наливай, пока крыша не съехала.
— Точно, Слава, тут без бутылки не разобраться. С Бахелем не взяли, а тут с этим медиком… М-да!
— Наливай, Пашка! По полстакана лей.
— За удачу, за то, чтобы она нас не оставила! — мы, не чокаясь, выпили. Полученная информация нас ошеломила. Сидели молча, не закусывая.
— Как Бахель, как второй комбат? — спросил Юрка, нюхая корочку хлеба.
— Бахель в Москве. Ногу оставили. В госпитале имени Бурденко. А комбата… — Серега тяжело вздохнул. — Нет его больше. Отправили тело в Ростов, а уже оттуда, бортом — жене.
— М-да. Хороший мужик был. Вечная ему память, и пусть земля ему пухом будет!
— Много наших осталось… там? — в горле встал комок, когда я вспомнил комбата.
— Много, очень много. Многие пропали. Может, по подвалам отсиживаются, может, в плен попали. Но возвращаются, весточки передают. Некоторые в других частях воюют. Не могут пробиться. А так всего точно погибло, то есть подтверждено — сто человек, пропало без вести, а может, еще живы — порядка шестидесяти-семидесяти человек. Танков тоже спалили немало. Короче, нас надо выводить в отстой и доформировывать, а нас завтра снова в пекло. Дурдом!
— Дурдом — это даже, Серега, мягко сказано. Нас, видимо, хотят добить. Чтобы только название и знамя осталось.
— Точно, как от Майкопской бригады. Пидоры! Гнойные пидоры!
— Не кипятись, Слава, от нас уже ничего не зависит. Лучше выпьем!
— Давай выпьем. От нас ни хрена не зависит. Наливай. Мне немного.
Выпили. Молча, без тоста, не чокаясь.
— Серега, ты нам одни дурные вести приносишь. Что перед первым штурмом, что сейчас. Может, все зло в тебе? — Юрка в упор посмотрел на ни в чем не виноватого Казарцева.
— Ну пристрели меня, посмотришь, изменится ли что-нибудь, — Серега был невозмутим.
— Какого хрена нас снова посылают в это пекло? — я продолжал кипятиться.
Ступор прошел. Мной вновь овладевала злость. Я с трудом сдерживал себя в руках. Чтобы как-то выпустить пар, я отчаянно матерился:
— Ублюдки гребаные, суки, негодяи, чмыри задроченные, пидоры гнойные, скоты безмозглые. Прибить их мало. В тридцать седьмом таких ублюдков к стенке бы давно поставили и по контрольной пломбе в затылок.
— Тебя самого в тридцать седьмом за такие разговоры к стенке первым бы поставили, — спокойно парировал Юра.
— Ты прав. Но какие же дегенераты!
— Остынь, Слава. Все позади. Все впереди. А будешь кипятиться — обоссым.
— Ладно, — я успокоился. — Серега, а нас с Юркой куда?
— Не знаю, о вас разговора не было. Но остальных штабных по батальонам раскассируют. Меня во второй батальон. Вы-то при штабе останетесь.
— Хрен я с этим новым командиром останусь, — я вновь начинал орать, — я с тобой во второй пойду. Хоть оторвусь от души.