Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика
Шрифт:
Обстановка в воздухе заставила наше командование вести наступательные бои ночью.
В Полотняном заводе около суток мы жили в каком-то флигеле в парке. Думаю, что это был парк Гончаровых. Недалеко от нашего дома была заснеженная поляна с укутанным снегом памятником в центре. Видны были и разбросанные по парку строения. И сейчас очень жалко, что тогда мы не осмотрели место, связанное с жизнью А.С. Пушкина. Тогда мы жили лишь одним днем, усталые, измученные боями, полуголодные и холодные. Сейчас кажется странным, что, пробыв в Калуге более суток, я так и не видел города. Единственное, что я разглядел и хорошо запомнил, – это какой-то сад с высокими деревьями и каким-то памятником перед окнами дома, где мы ночевали.
Дивизия выведена из боев, и мы совершаем 120—150-километровый марш строго на юг, на Сухиничи, где противник перешел в контрнаступление и отбросил 10-ю армию генерал-лейтенанта Голикова на 45 километров.
Город Сухиничи, крупный железнодорожный узел, был окружен нашими войсками. Но противник нанес удар извне по юго-западному флангу и прорвался в город, деблокировав его. Нашу дивизию вывели из состава 50-й армии генерал-лейтенанта Болдырева и передали в распоряжение командования 10-й армии. Дивизия заняла оборону западнее города в направлении на Усты. Утром противник вновь перешел в наступление, и один из полков откатился назад, оставив три деревни. Но дивизия все же сумела остановить наступление немцев, вернула оставленные позиции и, продвинувшись на юго-запад, освободила еще несколько деревень. Противник, опасаясь, что гарнизон Сухиничей окажется в глубоком тылу русских, оставил город. Начиная с Сухиничей немцы изменили тактику. Впервые на участках действия нашей дивизии они перешли от обороны в населенных пунктах к обороне в поле. На черной, испещренной разрывами снарядов холмистой равнине снег был изрезан гусеницами танков, а по склонам холмов тянулись траншеи.
В последних числах января несколько дивизий, в том числе и нашу, переподчинили 60-й армии генерал-лейтенанта Рокоссовского. Дивизия перешла к обороне.
Наблюдательный пункт командира дивизиона находился на обращенном к противнику склоне высоты. Сюда и прибыл генерал Рокоссовский. К землянке с амбразурой для наблюдения вел неглубокий ход сообщения, по которому, нагнувшись, можно было пройти не замеченным противником. Высокий, в кожаном пальто, в окружении офицеров нашей дивизии и адъютантов, он не отреагировал на просьбы адъютантов спуститься в ход сообщения и прошел на наблюдательный пункт по брустверу. Оглядев в стереотрубу передний край обороны противника и задав несколько вопросов командиру дивизиона, тем же путем покинул наблюдательный пункт. А солдаты, да и офицеры еще долго говорили о храбрости генерала.
Дивизия месяц стоит в обороне. Свободные от службы солдаты и офицеры расположились в деревнях. Каждый взвод занимает хату. Но солдаты не бездельничают. Разведчики, меняясь, дежурят на наблюдательном пункте, связисты обслуживают телефонные линии и дежурят на телефонных аппаратах. Взвод топоразведки, закончив привязку боевых порядков и подготовив данные для стрельбы по целям, огням сосредоточения и заграждения, на случай наступления противника перешел к отысканию новых целей и определению их координат. А в промежутках солдаты несут караульную службу.
Управление дивизиона занимает две хаты, одну – взвод связи, вторую – взвод топоразведки из шести человек. Здесь же небольшое отделение разведки, хозотделение из трех человек и неразлучные друзья – медицинский и ветеринарный фельдшеры.
Хозяйки дома – очень любезные молодые сестры. Даша – невысокого роста, очень подвижная толстушка. Замужем около двух лет. Муж на фронте. Писем не получает, да и не могла получать, поскольку деревня была на оккупированной территории. Катя – высокая стройная девушка лет двадцати, в движениях медлительная. Лицом обеих бог не обидел. По натуре обе очень общительные. С первого часа нашего пребывания в их доме они влились в нашу фронтовую семью.
Третий член семьи – их мать. Высокая, худая, очень больная ворчливая старуха. Дочери говорили, что в молодости, да и в зрелом возрасте была очень красивой женщиной и не упускала моментов, чтобы попользоваться прелестями жизни.
Жили они бедновато и поэтому стали питаться с нашей кухни. Но речь о другом. Командовал взводом топоразведки недавно получивший звание младшего лейтенанта бывший старший сержант Михайлов. Высокий, всегда подтянутый, всегда сдержанный, уже женатый сибиряк.
С первых же минут нашего пребывания в доме мы стали свидетелями «величайшего патриотизма» девушек. Со стороны было даже интересно наблюдать, как Катя откровенно предлагала себя лейтенанту. И чем больше он демонстрировал свою незаинтересованность в этих играх, тем настойчивее действовала девушка. Самое интересное началось, когда стали укладываться спать. Только Михайлов устроился на полу, рядом с ним тут же легла и Катя. Тогда он перешел на другое место, но и Катя оказалась там же. Оказавшись в столь трудном положении, он вынужден был отодвинуть от стены узкую скамейку и, поставив ее по диагонали комнаты, лечь на нее головой в красный угол, как кладут в деревнях покойников. Катя обошла вокруг устроившегося на ночлег столь необычным образом Михайлова и, видя, что тут ей никак не пристроиться – скамейка была настолько узка, что улечься на ней даже одному было почти невозможно, завалилась на наших фельдшеров: медицинского – Гусева и ветеринарного – Бадрединова, устроившихся на хозяйской кровати. Те раздвинулись, и она оказалась в объятиях двух мужчин.
Даша, как более опытная старшая сестра, не стала испытывать свою судьбу на офицерах. Она выбрала себе мужчину другого плана – ездового хозотделения Дусенбаева. Маленького роста, со смуглым, лоснящимся жиром лицом и маленькими, черными, бегающими в прищуре лукавыми глазами. И место свиданий было выбрано куда более спокойное – двор, не на глазах у ворчащей матери, как это делала Катя. Правда, у Кати для матери всегда был готов ответ: «Ты свое взяла, теперь помалкивай».
Не каждый знает, что такое двор в Тульской, а местами и в Калужской области. Это пристройка к хате, служащая для содержания скота. Обычно это плетенные из прутьев стены, обмазанные глиной с одной или двух сторон, и общая с хатой соломенная крыша. У одних часть пространства двора отгорожена стенкой или изгородью под сени, у других и сеней нет. Вход в хату через двор. Ляжет корова у такого хозяина к порогу двери, и выходи из хаты через окно. Во дворе содержался домашний скот – коровы, лошади, овцы и свиньи. Хранилось и сено. Хлев или двор служил для семьи и уборной, ничем не отгороженной. Солдаты, в основной массе, не пользовались этими отхожими местами. Опасаясь быть застигнутыми хозяевами дома, мы ходили по нужде за углы двора. Там же избавлялись и от части вшей, вытряхивая их, обездвиженных на морозе, из-за рубахи и гимнастерки.
Вот в таком дворе, на виду у коровы и наших армейских лошадей, и занимались любовью Даша с Дусенбаевым. Но самое необычное, что после каждого такого свидания Даша рассказывала всем без разбора, что она в первый раз встретила такое счастье. И дальше шли подробности их интимных встреч.
Позже, когда мы двинулись дальше на запад, Даша, неизвестно каким чутьем, определяла маршрут нашего движения и в мороз и метель, пробежав десяток-полтора верст, находила нас, чтобы увести Дусенбаева на несколько минут. А один раз, когда хозяйка дома оказалась ее знакомой, так как Дашин муж работал в этой деревне трактористом, она при всем честном народе затащила Дусенбаева на печь.
Кончался февраль – третий месяц непрерывных наступательных боев и переходов, а вместе с оборонительными боями после выхода из окружения под Тулой – уже четвертый месяц. Четыре месяца без бань и санобработок. Вшивость стала угрожающей. На наше счастье, не нашлось ни одной тифозной. Все здоровые, отъевшиеся на солдатском теле. Только в двадцатых числах февраля в районе Сухинич был развернут «санпропускник». В свой день и час по графику мы на дровнях прибыли в указанный пункт. Группами по 20–25 человек заходили в палатки. Раздевшись и сдав одежду с навешенными бирками, проходили в мыльное отделение. Одежду уносили на тепловую обработку, как тогда называли – в вошебойку. Процедура помывки зависела от времени прожаривания одежды и длилась около 30 минут.
Помывшись и надев свежее новое белье, почувствовали себя вновь родившимися. Стали разбирать свою одежду, и тут грохнул смех. Старший сержант Заборский демонстрировал свою меховую шапку, годившуюся только на куклу с головой с мужской кулак. А разведчик Пронюшкин, ухитрившийся сдать в прожарку сапоги, получил обувь для пятилетнего ребенка. Добавлю, что санобработка была неэффективной. Поголовье вшей восстановилось очень быстро.
Попково
Попково – довольно большая деревня, расположенная на равнине. Примерно в 300 метрах от восточной ее окраины начинается подъем холма в нашу сторону. Дома, да и другие постройки – кирпичные. Кирпичная, внушительных размеров церковь в центре деревни и двухэтажная кирпичная школа на окраине деревни с нашей стороны.