Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика
Шрифт:
Наконец дым начал рассеиваться и солнечные лучи стали достигать поля боя. В стереотрубу с десятикратным увеличением все четче стала вырисовываться картина боя. Трудно было найти ориентиры. Передний край обороны стал неузнаваем. Проволочное заграждение порвано. Местами совсем снесено. Весь передний край из зеленого стал черным. Перед проволочным заграждением местами еще сохранилась зеленая трава. Видны кучно лежащие наши солдаты. Здесь же видны разрывы снарядов. При солнечном свете слабо заметны дымки нескольких пулеметных точек. Майор Антонов по телефону кроет командиров первой и второй батарей за их медлительность в подавлении огневых средств противника, не дающих подняться в решительную атаку пехоте. А тем временем командир третьей гаубичной батареи корректирует огонь своей батареи, пытаясь уничтожить, как мы предполагаем, немецкий наблюдательный пункт. Снаряды поднимают вокруг небольшого бугорка за линией окопов фонтаны земли, но прямого попадания нет. Видим, как голые по пояс расчеты полевых пушек ведут огонь, пытаясь подавить огонь пулеметов. Пехотинцы по-пластунски сокращают расстояние до немецких окопов. Отдельные солдаты поднимаются, устремляясь вперед, но тут же, то ли убитые, то ли прижатые огнем, падают. Наконец недружно поднимается вся цепь наступающих, но перед самыми окопами вновь залегла, а затем и попятилась назад.
И так весь день, то затихая, то усиливаясь, идет артиллерийский огонь. Среди наших залегших цепей беспрерывно рвутся, если судить по вспышкам, мины малых калибров. Пехота, сделав несколько попыток ворваться в окопы противника, откатившись назад, залегла окончательно.
Солнце все ниже, и реже артиллерийская канонада. С наступлением ночи прекратился и ружейно-пулеметный огонь с нашей стороны. Только глухие звуки немецких пулеметов да частые осветительные ракеты немцев нарушали покой ночи. К полуночи снова уже новые роты и батальоны потянулись на передний край.
На рассвете, получив ночью подкрепление, после огня жиденькой артподготовки наша пехота снова начала атаковать позиции противника. Все повторилось, как в первый день. Все атаки отбиты. Прошел слух, что на правом фланге, на участке другого полка, удалось ворваться в окопы, но контратакой противника наши были выбиты и положение восстановлено. Только к вечеру третьего дня на левом фланге нашей пехоте удалось прорвать оборону противника и, углубившись на 1,5 км в оборону противника, занять стертую с лица земли деревню.
Наступила ночь, и бои прекратились. А к утру противник вернул утерянные вечером позиции. Многие тысячи наших солдат и офицеров стали жертвами нашего головотяпства. Немцы, отступая, сознательно или случайно оставили в пос. Меркуловский несколько бочек спирта и водки. Этого было достаточно, чтобы наши напились и крепко уснули. Да так крепко, что немцам даже не потребовалось тратить патронов. Но самое удивительное, что наше командование не догадалось ввести в прорыв свежие дополнительные силы. Наступательная операция на Брянск в июле 1942 года бесславно завершились. Армия перешла к обороне.
Летнее 1942 г. наступление немцев на тульском направлении
Ровно месяц дивизия занимала оборону на болховском направлении. Несколько раз меняли сектор обороны и каждый раз заново строили оборонительные сооружения, усиливали рубежи.
Понеся большие потери в июльском наступлении, дивизия была малочисленна, и упорно ходили слухи, что нас вот-вот отправят на формирование в глубокие тылы. Говорили, что чуть ли не в Куйбышев. Действительно, 9 августа с наступлением темноты стали прибывать батальоны другой дивизии. 11 августа полк снялся с боевых позиций и двинулся в направлении Белёва. Трудно сказать, сколько километров мы преодолели, предвкушая отдых в глубоких тылах. Но мечте не суждено было сбыться. Среди ночи колонна развернулась и форсированным маршем двинулась в направлении деревни Железницы. Уже рассветало, когда батареи стали рассредоточиваться вдоль дороги, в кустарниках по берегу оврага.
Не успели огневики отцепить от машин пушки, как появились немецкие самолеты. Батареи развертывались под непрерывными бомбежками и пулеметным огнем самолетов. Самолеты летали на небольшой высоте совершенно безнаказанно. В небе не появился ни один наш самолет. Не было и зенитной артиллерии. Особенно угнетающе действовали пикирующие бомбардировщики Ю-87. С включенными сиренами они пикировали почти до земли, сбрасывали бомбы и в то же время вели огонь из 20-мм пушек и пулеметов.
Я получил приказ явиться на наблюдательный пункт северо-западнее Железницы. Надо было пройти открытый участок бывшей пашни, чтобы спуститься в овраг и затем уже оврагом подойти к НП.
Скошенное овсяное поле. Впереди, метрах в трехстах, кустарник. Пока нет самолетов, надо успеть добраться хотя бы до кустарника. Но прямо передо мной гул, а затем и сами самолеты. Ложусь в борозду. Самолеты, порядка 10–15 штук, прошли надо мной и стали бомбить разворачивающуюся в кустарнике у оврага нашу вторую батарею. Тороплюсь, пока самолеты бомбят батарею, добежать до кустов. На ходу все время оборачиваюсь назад. Слежу за самолетами. Но вот один самолет отделяется от группы и идет на меня. Я решил, что у него кончился боезапас и он возвращается на аэродром, но на всякий случай решил лечь в борозду. Чем черт не шутит. При таких же обстоятельствах такие же летчики и с таких же самолетов уже убили подо мной две лошади. Точно так же нападая на одиночную цель. Правда, тогда цели были покрупнее. В одном случае всадник на лошади в седле, а в другом – двое в санях. Но я знаю, что зимой 1941/42 года в районе Тулы и Калуги немецкие самолеты нападали и на одиночных солдат. И не успел я прижаться к земле, как рядом со мной прочертила землю пулеметная очередь. Пока я думал, подниматься или еще переждать, самолет развернулся и сделал второй заход. И на этот раз очередь прошла рядом. В это время другие самолеты закончили свою работу и, построившись клином, направились на запад. Подымаюсь и я. Надо успеть добежать до кустарника до новой волны самолетов. Знаю, что там начинается овраг, которым можно подойти к наблюдательному пункту.
Второй налет застал меня уже на подходе к штабу батальона. На этот раз самолеты обрабатывали траншеи нашего переднего края обороны.
Останавливает часовой. Прошу вызвать кого-нибудь из офицеров. Из дыры в стене оврага, завешенной плащ-палаткой, вышел ст. лейтенант. Оказалось – начальник штаба батальона 28-го гвардейского стрелкового полка нашей дивизии. Полка, который держит здесь оборону, а наш дивизион придан ему для артподдержки. Старший лейтенант сказал, что командир дивизиона майор Антонов на наблюдательном пункте комбата майора Конькова. По почти отвесной стене оврага, цепляясь за кустарник, поднимаюсь наверх. Впереди гул боя. Сплошные разрывы снарядов, непрерывные пулеметные очереди и ружейная стрельба. Пока я не вижу ни нашей обороняющейся пехоты, ни наступающих немцев. Наши окопы находятся на скате высоты, обращенной к противнику. Иду по неглубокому окопу. На перевале окоп уже в полный рост ныряет в землянку. Это и есть НП. В амбразуре две стереотрубы. Здесь же три телефониста с полевыми телефонами. У одного из телефонов командир батальона кому-то во весь голос доказывает, что необходимо немедленно прислать подкрепление, что у него в ротах осталось по 7—10 человек, что немцы готовятся к очередной психической атаке и он не уверен, что она будет отбита. Бой не затихает ни на минуту. Снаряды и мины рвутся рядом с НП.
От командира дивизиона я получил задачу немедленно, хотя бы глазомерно, нанести на планшет боевой порядок дивизиона и подготовиться для стрельбы по заградительным огням и местам предположительного сосредоточения противника. Подошел к стереотрубе. Впереди, метрах в ста от НП, по пологому склону, обращенному к противнику, тянулась ломаная линия наших окопов. Местами были видны дымки винтовочных выстрелов и тупо стучали короткими очередями «максимы». Через НП и левее, из оврага, редко постреливают наши минометы. Дальше по полю видны отдельно лежащие предметы. Я решил, что это убитые. Метрах в трехстах от наших окопов, перед оврагом, поросшим кустарником и небольшими деревьями, чуть заметна хорошо замаскированная линия окопов противника. Из окопов ведется интенсивный пулеметный огонь, а в овраге виден дым и слышны звуки стрельбы разнокалиберных минометов.
Вместе с командиром разведки наношу на карту увиденное и по линии связи отправляюсь в обратный путь. Спустился в овраг и за ручьем, в ответвлении основного оврага, нашел штаб, развернувшийся в землянках, оставленных ранее занимавшей оборону частью. Начальник штаба накалывает на карту две батареи. Мне остается третья. На скорую руку готовим командирам батарей и командиру дивизиона данные для стрельбы. Вызывает начальник штаба. Звонил командир дивизиона, срочно вызывает на НП. Беру данные для командира дивизиона и командира 1-й батареи, который находится на одном НП с командиром дивизиона, и бегу туда. Путь ружейным огнем не простреливается. Только рвутся отдельные мины и снаряды, выпущенные по случайным целям. Докладываю о прибытии и выполненном задании. И тут же получаю новое: срочно подготовить данные для стрельбы по двум точкам – основной и запасной немецким батареям. Оказалось, что, пока я занимался привязкой батареи и готовил данные для стрельбы, немцы предприняли очередную «психическую» атаку на наш обороняющийся батальон. Немцы, чувствуя жидкий огонь с нашей стороны, короткими перебежками стали приближаться к нашим окопам. Им это удавалось, и когда до окопов оставалось метров 150, они по команде поднялись – по пояс голые, с упертыми в живот прикладами автоматов и, ведя непрерывный огонь, пошли на наши окопы. К счастью, наша пехота устояла. А пулеметный, минометный и артиллерийский огонь сначала остановил, а затем и заставил наступающих повернуть обратно. Перед окопами осталось много убитых, в том числе совсем недалеко от окопов лежал офицер. Он был во френче, фуражке и с офицерской сумкой. Как только немцы показали пятки, кто-то из смельчаков вылез из наших окопов и снял сумку c убитого. В ней была карта с нанесенными двумя батареями. Неизвестно, какие трофеи добыл солдат, рисковал он, надо полагать, не из-за карты, а карта пригодилась.