Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика

Андреев Петр Харитонович

Все шло своим чередом, но командование всерьез задумалось не только о нашей гигиене, но и о здоровье. Как-то нас всех, и офицеров и солдат, повзводно стали направлять на медосмотр, на предмет венерических заболеваний. Проводить это мероприятие по деревням, где располагались батареи полка, ездили два человека – врач медсанбата, женщина лет тридцати, и Ольга – санинструктор нашего полка, девушка с приятным лицом и стройной фигурой, которая почему-то работала не на ППМ (передовом передвижном медпункте), а при штабе полка.

Мы выстраивались в затылок друг другу и с замиранием сердца и потными ладонями ждали своей очереди. Подходили, называли свое звание и фамилию.

Ольга в списках ставила птичку, назвавший себя спускал штаны. Обе внимательно у тебя смотрели, затем приказывали надавить на головку, опять смотрели и разрешали наконец штаны надеть.

Осмотр прошли. Венбольных, к счастью, не обнаружили. Мы похихикали над особенно стеснительными и успокоились. Но оказывается, не все. Наша Ольга стала частой гостьей взвода боепитания. Командир взвода, лейтенант Бенедиктов, из приписников, умница и музыкант-виртуоз, игравший на всех без исключения музыкальных инструментах, сначала на требование Ольги отпустить с ней Мизюлина ответил ругательствами, но когда последняя заявила, что без него не уйдет, сдался. Приказал Мизюлину: «Иди, вые… ее!», и тот пошел и приказ, видно, выполнил с усердием…

Так и пошло и поехало. Как бы далеко ни стоял взвод боепитания от штаба полка, какая бы ни была на дворе погода – метель, мороз, Ольга, иногда пробежав с десяток километров, обязательно наведается к Мизюлину. Или едет Мизюлин в дровнях по деревне, где стоит штаб полка, порожняком или со снарядами, увидит его Ольга и так просто не пропустит. Схватит шинель, догонит сани, завалится в них и проводит Мизюлина за околицу.

Трудно сказать, сколько бы длился роман наших героев, но однажды, уже по весне, Мизюлина куда-то из полка отправили. Ольгу тоже убрали, но это уже позже…

Последние бои зимы 1941/42 г

В последних числах марта противник наконец был выбит из занимаемых им деревень и стал отходить.

Ночью вошли в деревню. Управление дивизии разместилось в двухэтажной кирпичной школе, до нашего прихода почему-то заселенной женщинами с детьми. Женщины освободили для нас несколько комнат. Мокрые, усталые, замерзшие и голодные, не снимая шинелей, улеглись на полу. Зашел старшина, принес кусок коровьего вымени. Молодая, очень общительная женщина предложила свои услуги, чтобы приготовить ужин. Жареное вымя оказалось настолько вкусным, что многие из нас говорили, что ничего подобного еще не ели.

Утром увидели весеннее половодье. Река Драготонь вышла из берегов и затопила такое пространство, что противоположного берега, где был противник, без бинокля не было видно. Решили порыбачить. Нашли лодку-плоскодонку. Изготовили связку гранат и втроем – Саранин, Галкин и я – выгребли на просторы разлива. Долго искали русло реки. Наконец заметили полосу сильного течения и решили бросать гранаты.

Встав в центре лодки, я размахнулся, чтобы бросить. Но неустойчивая плоскодонка сильно накренилась, и я еле удержался, чтобы не вылететь вместе с гранатой за борт. Граната упала в трех метрах от лодки. Все замерли. Галкин, сидевший на веслах, перестал грести. Лодку сносило прямо на место падения гранаты. Считали мгновения. Взрыв. К счастью, течением нас чуть пронесло над местом взрыва, и буран воды поднялся в метре от борта. Лодку отбросило, но не перевернуло.

Спасла нас чистая случайность. Тогда на реках и озерах у нас погибло очень много солдат и даже офицеров. В том числе дважды Герой Советского Союза командир батальона Михайлов. Чтобы глушить рыбу, брали противотанковые гранаты, начинка которых – 500 граммов тола. Рассчитывали, что чем сильней взрыв,

тем больше будет рыбы, и не задумывались над тем, что противотанковая граната взрывается не только от соприкосновения с танковой броней, но и с поверхностью воды. Это и приводило к трагедиям. Взрыв гранаты настолько сильный, что, даже брошенная на десять метров, она смертельно поражала бросавшего. Желание рыбачить у бойцов скоро пропало.

Вернулись в деревню. Нас уже ждут. Приказ на марш. Нам сменили сектор наступления. Жалко было расставаться с крышей над головой. Тем более что наступило время, сравнимое разве что с осенью. То мороз, то дождь. А марш был по бездорожью. Шли в валенках по раскисшему снегу.

Опять наступаем. Противник выбит из деревни Каменка. Остановились в доме. Не успели обсушиться, как снова получили приказ подготовиться к маршу. Нас сменяет другая дивизия. Марш – 95 километров. Что делать? Снег раскис, местами проталины, грязь, а все, кроме офицерского состава, в валенках. Валенки выдали в конце января – в феврале, а сапоги сдали на армейские склады. Надо искать какой-то выход.

Еще накануне женщины показали нам могилу в центре деревни с восемнадцатью похороненными немцами. Решили раздеть покойников. Раскопали могилу. Попали на офицера. Убитый укрыт кожаным пальто на лисьем меху. На ногах солдатские сапоги. Пальто не взяли, с трудом стащили сапоги. Дальше стали раскапывать только ноги захороненных. Но взять было нечего. Убитые были похоронены без сапог. Снятые с офицера сапоги решили отдать мне.

Переход был исключительно тяжелый. За одни сутки по весенней распутице прошли 95 километров. Я же всю дорогу проклинал тот час, когда согласился надеть сапоги с убитого немца. За эти сутки я перенес невероятные муки. Даже сменив сапоги, я еще дней десять не мог нормально ходить.

Оказалось, что нас отвели в тыл, в резерв Ставки Верховного главного командования. 27 апреля прибыли в город Козельск.

Козельск

Козельск – маленький старинный городок. Старинная крепость, так отчаянно оборонявшаяся русскими ополченцами во время нашествия татаро-монголов и за это получившая название от последних «Злы город», полуразрушена. На ее территории обосновался военный госпиталь.

Наш дивизион расположился на постой в домах горожан на малой стороне города, разделенной на две части рекой Жиздра. Маленькие рубленые дома деревенского типа. Огороды. На задворках небогатых домов – сараи.

Установилась теплая весенняя погода. Остатки снега исчезли буквально за считаные часы. Разместившись по домам повзводно, получили приказ привести себя в порядок – побриться, помыться и приступить к занятиям.

Без разрывов снарядов и бомб, без пулеметных очередей, да еще и в теплых домах солдаты блаженствовали. Но никогда все хорошо не бывает. Теплая весенняя погода и зимняя одежда – ватные штаны, фуфайки и валенки – создавали благоприятную среду для размножения вшей. Не давал себя спокойно чувствовать и голод. Не такой голод, чтобы люди умирали, но мы все время испытывали его. Еще нас мучил запах разлагавшихся лошадиных трупов. В районе Козельска разлагалась масса трупов убитых в зимнюю кампанию лошадей. Зимой, да и уже и при нас, трупы лошадей свозились и перетаскивались волоком к мыловаренному заводу, соседствующему с улицей, где мы жили, для переработки на мыло. Трупы не успевали закапывать в ямы для длительного хранения, чтобы переработать позднее, поэтому они продолжали разлагаться под весенним солнцем уже на городской территории, отравляя воздух всей округи.