Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика
Шрифт:
Не обошлось и без «приключений». Стоя на посту у штаба дивизии, один из таких солдат, связной, пытался из запала ручной гранаты сделать мундштук для курения. Запал взорвался, солдат лишился пальцев и получил ранение лица. Как с ним поступили дальше – нам не сообщили. Могли признать умышленное членовредительство и расстрелять. Человек в то время ничего не стоил.
Бывали случаи и чрезмерной необдуманной храбрости старослужащих солдат.
Огневая позиция 3-й батареи во время стрельбы сама подверглась артобстрелу. Огневики благополучно, вовремя и без потерь успели убежать в укрытия (в щели), а когда обстрел закончился, обнаружили между станин лафета одной гаубицы артиллерийский снаряд 150-мм калибра. Это снаряд весом 30–40 кг. По команде старшего на батарее расчеты ушли в укрытие. Снаряд мог взорваться в любую минуту. Но ушли не все. Солдат Лутцев, здоровенный детина-сибиряк, из тех, что в довоенное время в армии получали двойную порцию питания, спокойно подошел к снаряду, легко взял его на руки, вышел за пределы батареи и сбросил в овраг.
Или другой пример храбрости, граничащей с хулиганством. У самой тропы, ведущей к нашему наблюдательному пункту, лежал неразорвавшийся немецкий снаряд длиной в человеческий рост, диаметром около 400 мм. Так вот, нашелся человек или несколько, которые подняли снаряд и поставили в вертикальное положение.
И еще пример. Мой земляк и сокурсник по полковой школе подобрал неразорвавшуюся немецкую мину, установил ее взрывателем к себе и из окопа выстрелил во взрыватель. Мина взорвалась, и взрывной волной ему снесло голову.
Между тем мы видели, что идет подготовка к боевой операции. В лесу, примерно в километре от нашего НП, накапливались войска. А недалеко от нашего штаба в лесу установила 120-мм минометы женская минометная батарея. Наши офицеры издевались над командиром огневого взвода минометчиков, пожилым ст. лейтенантом, который при каждой команде от командира открыть огонь бегал, матерясь на чем свет стоит, по лесу, собирая своих минометчиц, осваивающих лес с нашими фронтовиками.
Перед самым наступлением начальник штаба решил перебраться поближе к передовой. Нашему взводу было приказано построить штабную землянку в ближайшем к НП лесу. Придя проверить ход работ, я обнаружил, что за сутки, данные на все строительство, в глинистых сухих грунтах солдаты вырыли не более половины проектной глубины. Посчитав, что при работе ломом и лопатой потребуется еще не менее двух дней, я решил ускорить работы путем взрыва. Изготовили связку из противотанковых гранат. В середину заложили гранату Ф-1 – «лимонку» с отогнутыми усиками чеки. В центре окопа вырыли яму и заложили туда связку, привязав к чеке провод. Теперь стоит дернуть за провод, привязанный к чеке, связка гранат взорвется, и взрыв разрыхлит землю. Дернули. Чека выдернулась, а взрыва не получилось. В котловане получилась мина замедленного действия. Теперь оставалось только засыпать котлован обратно или оставить так, но это опасно. Может, кто-нибудь другой решит использовать яму для укрытия. В любом случае время на строительство штаба увеличивается еще на сутки-двое. Я решил мину извлечь. Несмотря на просьбы солдат не подвергать себя почти стопроцентной опасности, спускаюсь в котлован. Штык-ножом осторожно раскапываю землю, уже сильно утрамбованную нами при попытке взорвать мину с помощью связанных жердей. Нахожу рычаг, прижимаю его пальцем, затем освобождаю связку от земли и выбрасываю ее из котлована. Сильный взрыв – и опасность ликвидирована. Строительные работы были продолжены. И напрасно. Началось наступление. Переезжать штабу было некогда и незачем.
Орловско-Курская битва
Вечером 11 июля 1943 года дневная жара уступила ночной прохладе. Кругом тишина. Даже стук пулеметов прекратился. Мы вышли из прокуренного насквозь блиндажа наблюдательного пункта.
– Вот и кончилась наша мирная жизнь, – сказал Митягов. Кто-то спросил:
– Это почему?
– Разве не видишь? Смотри, – ответил Митягов и показал рукой. Сразу все обернулись в направлении вытянутой руки. Справа от нас к берегу Оки двигалась колонна пехоты. Шли как бы крадучись. Ни команд, ни разговоров. Позже мы узнали, что это был штрафной батальон.
Почуяв близкое начало – наступление с форсированием реки, – все как бы обмякли и притихли. По опыту мы знали, что это будет завтра на рассвете. Каждый думал о своем. Раздалась музыка. Из-за Оки неслись звуки какой-то очень волнующей мелодии. Мы слушали песни и музыку, и в то же время из головы не уходили мысли о завтрашнем дне.
Из НП вышел майор Антонов. Несколько минут слушал песню, резко повернулся и со словами «Сейчас ты замолчишь!» нырнул под плащ-палатку дверного проема. Через несколько минут с наших огневых позиций послышались пушечные выстрелы, и тут же в районе громкоговорителя стали рваться снаряды.
Музыка прекратилась, и мужской голос с той стороны прокричал:
– Какой там мудак стреляет, мешает вам слушать музыку? Пристрелите его!
– Ах, они меня еще и мудаком будут называть? Я им покажу! – И, вбежав в землянку, Антипов приказал командиру батареи открыть беглый огонь. Концерт закончился.
Прорыв обороны проводился штрафным батальоном без артподготовки. Ночью батальон незамеченным переправился на левый берег Оки. Я уже писал, что в пойме р. Нугрь, прямо перед стрелковым полком, поддерживаемым нашим дивизионом, был обширный заливной луг. А передний край обороны противника находился довольно далеко от берега реки, что позволило штрафникам высадиться незаметно. Немаловажную роль в удачном форсировании, видимо, сыграл и Петров день. Немцы, отмечая наступление праздника, не только нас развлекали, но и сами развлекались. Об этом можно судить по тому, что они позволили штрафному батальону почти без боя овладеть участком окопов и на 2 км углубиться в их оборону. Причем наступление было проведено настолько внезапно, что в землянках захватывали офицеров, спящих с девушками.
Однако крупного успеха прорыв не имел. Немцы перешли в контратаку, и штрафников потеснили к реке. 12 июля, с рассветом, началась полуторачасовая артиллерийская подготовка. А под ее прикрытием пехота переправилась на западный берег Оки. Как только артиллерийский огонь был перенесен в глубь обороны противника, пехота бросилась вперед, заняла переднюю линию окопов и стала продвигаться вглубь.
Наш артиллерийско-пулеметный огонь был настолько плотным, что были подавлены основные огневые средства противника. А оставшиеся в живых немцы, как потом рассказывали пехотинцы, обезумев, стояли в окопах с открытыми ртами. За день пехота продвинулась почти на два километра и уже заняла вторую линию обороны, когда мы первыми по только что наведенному штурмовому мосту переправились на левый берег. Заняли немецкий блиндаж, построенный для солдат-окопников. Наши солдаты тоже строили землянки в окопах, но они строились в основном для офицеров. И то самые примитивные. Обычно это был небольшой окопчик, перекрытый одним накатом бревен, а то и жердями или дверным полотном, снятым в хате близлежащей деревни. Местом для отдыха служила земляная лежанка. Дверной проем закрывался плащ-палаткой. Стол – ящик из-под снарядов. Солдаты же для себя делали в стенке траншеи подкоп на одного-двух человек. Там они и отдыхали в свободное от несения наряда время. И спали в полусидячем положении или лежа, согнувшись в три погибели.
Здесь же, у немцев, были построены блиндажи, каких мы до того не видели. Мы и раньше кое-что видели и сопоставляли быт наших и их солдат, но такое встретили впервые. Землянки двухэтажные. Стены и потолки обшиты досками. Перекрытие не возвышается над землей. Двухъярусные кровати из стволов березы. На кроватях матрасы и одеяла. Полы устланы свежей соломой. Для спуска в нижний этаж – деревянная лестница. В каждой комнате – деревянный стол. Перекрытие покрыто дерном. Ход в землянки – по ходу сообщения, тоже перекрытому.
Немцы все время контратакуют. С НП мы видим, как на грузовиках подвозятся свежие силы. У нас тоже пришло подкрепление. Через Оку переправился полностью укомплектованный батальон пехоты. Немцы его обнаружили и открыли артиллерийский огонь. Батальон залег на берегу Оки. И в это время, не разобравшись в обстановке или допустив ошибку в данных для стрельбы, наши «катюши» накрыли залегший батальон таким плотным огнем, что батальон был уничтожен весь.
А в это время полки нашей дивизии возобновили атаки и во второй половине дня заняли деревню Пальчиково, на подступах к которой немцы сначала остановили наступающих, оказав упорное сопротивление. Не смирившись с потерей деревни, противник ввел новые силы. Наши позиции атаковали 20 танков и около 400 человек пехоты. Пехота не выдержала и в панике побежала, оставив без прикрытия нашу 1-ю пушечную батарею, выдвинутую на прямую наводку. Артиллеристы огневую позицию не бросили и вели бой до последнего человека. Когда деревня вновь перешла в наши руки, выяснилось, что последним погиб командир орудия, старший сержант Великанов. Оставшись в живых последним из расчета, он вел огонь один, пока не был заколот штыком. Высокий, атлетического телосложения, знавший свое дело, артиллерист Великанов за храбрость, проявленную в боях на Халхин-Голе, был награжден орденом Красного Знамени. За проявленное мужество в своем последнем бою он был посмертно награжден вторым орденом Красного Знамени.
Вечером контратакующие немцы силами 32-го гв. сп были остановлены ударом во фланг.
На третий день наступления снова произвели артиллерийскую обработку позиций противника. Противник не выдержал и стал спешно отходить. К исходу дня наш прорыв в глубину составлял уже 10 км. Вслед за пехотой двигались и наши батареи. Командиры дивизионов и батарей находились вместе с командирами батальонов, а командиры взводов управления – вместе с командирами рот. Во время наступления нам очень часто приходилось менять наблюдательные пункты. Как-то, заняв НП на высотке, недалеко от нас мы заметили оставленную немецкую 85-мм пушку, стоявшую у немцев на открытой позиции. В окопчиках лежало много ящиков со снарядами. Пушку развернули, сориентировали по компасу, рассчитали дальность, установили прицел и открыли огонь. Маловероятно, что мы нанесли урон противнику, но снаряды расстреляли. На западном склоне высоты, в овраге, нашли четыре шестиствольных миномета и тоже много мин к ним. Пытались развернуть и их и использовать против бывших хозяев, но не смогли. У нас никто не умел ими пользоваться. А почему бы не научить наших солдат или офицеров использовать немецкое вооружение? Стрелковое оружие наша армия использовала. Особенно ценились у нас немецкие автоматы. Винтовками пользовались реже. Кроме того, что их оружие обладало техническими достоинствами, его использование полностью решало проблему боеприпасов. Не в пример нам немцы боеприпасами были обеспечены. Об этом можно судить хотя бы по тому, что они круглосуточно не по целям, а чтобы поднять боевой дух себе или нагнать страх на наших солдат, вели огонь из пулеметов и автоматов. И по тому, сколько патронов и снарядов оставалось после них при отступлении в окопах, землянках и на огневых позициях батарей. А насколько бы увеличилась огневая мощь наших войск, если бы нас научили пользоваться немецкой техникой и вооружением. Сколько было брошено немецких танков, бронетранспортеров, пушек, минометов. И все это в лучшем случае пошло на металлолом. В худшем – осталось разбросанным и проржавело на полях, в лесах и болотах нашей необъятной Родины.