Я - четвертый
Шрифт:
— Как ты сюда попал? — спрашивает он.
— На твоем месте я бы положил биту.
— Как ты сюда попал?
— Я быстрее тебя и гораздо сильнее.
— Черта с два.
— Я ищу своего друга. Он пришел сюда сегодня утром. Я хочу знать, где он.
— Так ты один из них, да?
— Я не знаю, о ком ты говоришь.
— Ты один из них! — кричит он. Он берет биту на манер игрока, обе руки сжимают рукоятку, как перед ударом, костяшки пальцев побелели. У него в глазах настоящий страх. Его челюсти крепко сжаты.
—
— Я не один из них. Я пришел за своим другом. Скажи мне, где он.
— Твой друг один из них!
— Нет.
— Так ты знаешь, о ком я говорю? — Да.
Он спускается на ступеньку ниже.
— Предупреждаю тебя, — говорю я. — Брось биту и скажи мне, где он.
Мои руки дрожат от неопределенности ситуации, а также от того, что у него в руках бита, а у меня нет ничего, кроме моих способностей. Меня нервирует страх в его глазах. Он спускается еще на ступеньку. Теперь нас разделяют всего шесть ступенек.
— Я оторву тебе башку. Это будет послание твоим друзьям.
— Они мне не друзья. И я уверяю тебя, ты окажешь им услугу, если причинишь мне вред.
— Сейчас увидим, — говорит он.
Он бежит вниз по лестнице. Мне ничего не остается, как среагировать. Он с размаху бьет битой. Я уклоняюсь, и она с треском ударяется о стену, оставляя в деревянной панели большую расщепленную дыру. Я нападаю на него и поднимаю в воздух, одной рукой держа за горло, а другой за подмышку, и несу обратно вверх по лестнице. Он молотит ногами, попадая мне по ногам и в пах. Бита падает у него из рук, со стуком скачет вниз по ступеням, и я слышу за спиной звон разбитого окна.
Второй этаж представляет собой просторную мансарду. Здесь темно. Стены увешаны номерами «Они ходят среди нас», а там, где кончаются номера, пространство занимает инопланетянская атрибутика, но, в отличие от постеров у Сэма, здесь висят настоящие фотографии, отснятые за многие годы, они рваные и настолько крупнозернистые, что трудно разобрать изображение, в основном просто белые блики на темном фоне. В углу сидит резиновое чучело инопланетянина с петлей на шее. Кто-то надел ему на голову еще и мексиканское сомбреро. К потолку прилеплены подсвечивающиеся в темноте звезды. Они кажутся здесь лишними и больше подошли бы для комнаты десятилетней девочки.
Я бросаю мужчину на пол. Он отползает от меня и встает. Тогда я помещаю всю свою силу в солнечное сплетение и направляю ее, придавая ей качество резкого толчка, и мужчина летит спиной вперед и врезается в стену.
— Где он? — спрашиваю я.
— Я никогда тебе не скажу. Он один из вас.
— Я не тот, о ком ты думаешь.
— Вам никогда этого не удастся! Оставьте Землю в покое!
Я поднимаю руку и душу его. Я чувствую под рукой его напрягшиеся сухожилия, хотя не притрагиваюсь к нему. Он не может дышать, и его лицо становится красным. Я отпускаю.
— Спрашиваю еще раз.
—
Я душу его снова, только теперь, когда его лицо краснеет, я давлю еще сильнее. Когда я отпускаю, он начинает плакать, и мне становится жаль его за то, что я с ним сделал. Но он знает, где Генри, и что-то с ним сделал, и мое сочувствие пропадает, не успев толком появиться.
После того, как он задышал, между всхлипами он говорит:
— Он внизу.
— Где? Я его не видел.
— В подвале. Дверь за плакатом «Питтсбург Стилерз» в гостиной.
С телефона, стоящего на столе, я набираю свой номер. Сэм не отвечает. Я срываю телефон со стены и ломаю его пополам.
— Дай мне свой мобильный, — говорю я.
— У меня его нет.
Я иду к чучелу и снимаю у него с шеи петлю.
— Парень, ну не надо, — умоляет он.
— Заткнись. Ты похитил моего друга. Ты держишь его против его воли. Тебе повезло, что за все это я тебя только свяжу.
Я туго связываю ему руки за спиной и привязываю к одному из стульев. Не думаю, что это надолго его удержит. Потом я заклеиваю ему рот скотчем, чтобы не кричал, скатываюсь по лестнице и срываю со стены плакат «Питтсбург Стилерз», за которым оказывается черная запертая дверь. Я открываю ее так же, как и первую. Деревянная лестница уходит вниз в полную темноту.
Я чувствую запах плесени. Щелкаю выключателем и медленно иду вниз, страшась того, что могу найти. Балки затянуты паутиной. Я дохожу до конца и сразу ощущаю чье-то присутствие, здесь, кроме меня, есть еще кто-то. Я замираю, делаю глубокий вдох и поворачиваюсь.
Там, в углу подвала, сидит Генри.
— Генри!
Он жмурится, пока глаза привыкают к свету. Его рот заклеен скотчем. Руки скручены за спиной, лодыжки привязаны к ножкам стула, на котором он сидит. Его волосы взъерошены, а справа на лице полоска высохшей крови, почти черной на вид. При взгляде на нее меня наполняет ярость.
Я бросаюсь к нему и срываю скотч с его рта. Он делает глубокий вдох.
— Слава богу, — говорит он. Голос у него слабый. — Ты был прав, Джон. Глупо было приезжать сюда. Извини. Надо было послушаться тебя.
— Ш-ш-ш, — перебиваю его я.
Я нагибаюсь и начинаю развязывать ему лодыжки. От него пахнет мочой.
— Я попал в засаду.
— Сколько их здесь? — спрашиваю я.
— Трое.
— Одного я связал наверху, — говорю я.
Я освобождаю его лодыжки. Он вытягивает ноги и вздыхает с облегчением.
— Я просидел на этом чертовом стуле целый день.
Я начинаю развязывать ему руки.
— Как, черт возьми, ты сюда добрался? — спрашивает он.
— Я и Сэм. Мы приехали на машине.
— Ты шутишь?
— У меня не было другого выхода.
— На чем вы приехали?
— На старом пикапе его отца.
Генри минуту молчит, размышляя, что это может значить.