Я диктую. Воспоминания
Шрифт:
Ну а откуда мы пришли, кто мы и куда идем, это нас не касается. Нам достаточно того, что мы живем. Все прочее — это мелкая, ничего не значащая интеллектуальная игра философов.
8 февраля 1977
Если я не ошибаюсь, а память у меня становится все слабей, Буало изрек: «Когда вы хотите сказать, что идет дождь, пишите: идет дождь».
Вот как сегодня. А вчера по-весеннему светило солнце. И мне все время вспоминается это изречение Буало.
В начале своей карьеры я писал рассказы для «Матен»; Колетт,
— Слишком много литературы, дорогой Сим. Не надо стремиться к литературности.
И сейчас, и тогда мне это казалось парадоксальным, потому что уж если у кого во французской литературе и был изысканный стиль, так это у нее.
Со времени появления моих первых романов кое-кто из критиков, особенно почему-то бельгийцы, обвиняли меня не только в отсутствии стиля, но и в неправильном французском языке. Вполне возможно. Я жил в Париже. Они в Брюсселе.
В ту пору наибольшую поддержку оказал мне Андре Жид: он считал мой стиль не только правильным, но даже образцовым.
Мы много раз встречались с ним. Вопросы стиля — единственное, чего я не решался с ним обсуждать: тогда мне пришлось бы говорить о его книгах и сказать, что, за исключением «Дневника», я не смог ни одну из них дочитать до конца. Именно из-за стиля — слишком правильного и слишком элегантного.
То же с Анатолем Франсом, против которого я бунтовал с шестнадцати лет. Ни одного его романа я тоже не смог дочитать до конца.
Кто-то сказал: «Стиль — это человек» [112] .
Это могло бы объяснить мое безразличие, если не отталкивание от прекрасно выделанного, блестящего и предельно элегантного стиля.
Я вовсе не за шероховатый и неотделанный стиль. Мне трудно читать Селина [113] , которым я восхищаюсь именно из-за того, что у него перейдена мера антистиля.
Новый стиль не создается употреблением чуть ли не в каждой фразе слов вроде «дерьмо», «задница», «черт подери!» и других.
112
«Стиль — это человек» — афоризм, принадлежащий французскому ученому-естествоиспытателю и писателю Ж. Л. Бюффону (1707–1788).
113
Селин (наст. имя Луи Фердинанд Детуш) (1894–1961) — французский писатель, стиль которого отличается неровностью.
Наверное, по причине возраста я почти не употребляю подобных выражений — разве что когда они решительно необходимы.
У Жида было сознание, что он пишет для потомства, и он с любовью отделывал свой синтаксис. Ни одно письмо, даже интимное, не выходило из его кабинета, не пройдя стадию черновика; копии писем тщательно сохранялись.
Не знаю почему, я, испытывающий отвращение ко всему литературному, заговорил сегодня о литературе. Возможно, из-за Буало.
Идет дождь!
Из книги «Я остался мальчиком из хора»
17 марта 1977
За несколько лет (назову их годами ученичества) я написал кучу развлекательных романов как для сентиментальных девушек, так и для молодых людей, мечтающих о приключениях, а также сотни так называемых «галантных» рассказов, которые сейчас показались бы совершенно невинными, а однажды утром на борту моей яхты «Остгот», стоящей в гавани Делфзейла, попробовал писать детективный роман. Это была как бы ступенька к литературе, хоть я и ненавижу это слово. В сущности, нет ничего легче, чем написать детективный роман. Прежде всего необходим, особенно в американских романах, хотя бы один труп. Затем необходим инспектор или комиссар полиции, который ведет расследование и имеет право рыться в прошлом и настоящем любого человека. И наконец, необходимы подозреваемые, которых автор ради финального сюрприза более или менее удачно замаскировал.
Инспектор или комиссар как бы играет роль перил на крутой лестнице. Читатель идет следом за ним. Вместе с ним подозревает, порой делит с ним опасности. И вот на последних страницах раскрывается правда.
Даже если роман плох, редко бывает, чтобы читатель отшвырнул его после нескольких первых глав: хочется знать, чем он кончится. С обычным романом все не так: если он не трогает, его бросают после второй или третьей главы.
Итак, в Делфзейле на севере Голландии я написал на борту «Остгота» свой первый детективный роман. Тогда я не знал, что за ним последует целая серия романов с одними и теми же героями. Даже внешность Мегрэ в нем была едва обрисована.
Это был крупный человек; он много ел, много пил, терпеливо выслеживал подозреваемых и в конце концов, как положено, выявлял истину.
Основные развлекательные романы я публиковал у Фейара, ему же я послал и рукопись о Мегрэ.
Фейар был красивым мужчиной с серебристыми висками. В кино его ждал бы грандиозный успех. Однако он был еще и издателем, имевшим нюх. Это он создал «Кандида», первый еженедельник большого формата, вокруг которого собрал самых блистательных журналистов той поры. Немного позже, разумеется до войны, он же создал «Я везде». Он также выпускал «Вольные сочинения» и «Завтрашнюю книгу», последнее было относительно дешевым изданием среди тех, что пользовались тогда спросом.
Успех сделал Фейара самоуверенным, и он свысока и категорически высказывался по вопросам журналистики и литературы.
Послав ему рукопись, я ждал в Делфзейле, где мне каждое утро приходилось колоть лед вокруг яхты: дело было зимой. Ждать пришлось недолго. Меня телеграммой вызвали в Париж, и на столе у Фейара я увидел свою рукопись.
— Сколько времени потребовалось вам, чтобы написать этот роман?
— Неделя.
И благосклонно, словно Зевс, он попросил меня за месяц написать для него роман такого же рода с тем же героем.
Вслед за этим я полтора года писал такие романы. Успех превзошел все ожидания. Пошли переводы: четыре, шесть, потом десять.
Только я, как нынче говорят, уже обожрался этим. Вернувшись в Париж, я заявил, что бросаю эту серию, ибо чувствую себя способным написать роман без трупов и полицейских. До сих пор помню реакцию Фейара. Человек он был чрезвычайно учтивый, и я впервые видел его в бешенстве.
— Вы — как все. Успех вскружил вам голову, и вы вообразили, что снова добьетесь его, если станете писать не детективные романы.