Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

Драбкин Артем Владимирович

Человеком Шевелев был хорошим. Меня особенно любил, сам не знаю, за что. Довелось нам однажды летать вместе. Помню, перед тем, как с Кенигсбергом закончить, нужно было выслать туда разведчиков, уз­нать, какая погода в этом районе. И вот от командира полка поступила такая команда. Он вызвал штурмана Шевелева, поставил задачу. У него ведомого нет. Ко­мандир ему сказал, чтобы выбирал кого хочет. Он гово­рит: «Мне ведомым или Андрианова Михаила Николае­вича, — тот тоже был родом из Владимира, — или Шу­гаева». Меня он увидел первым. Говорит: «Ну-ка, иди сюда!» Он был тогда майором, а я лейтенант. Спраши­вает: «Со мной полетишь на задание?» Отвечаю: «Если надо — конечно». Говорит: «Готовься, скоро вылета­ем».

Надо сказать, накануне он, видно, выпил хорошо. С похмелья был. Мы вылетели, я его по радио вызы­ваю — никакого звука. Летим,

летим на высоте 300 метров. Сам понимаешь — никакая высота. На случай чего всегда нужно иметь высоту, тем более что и пого­да позволяла, облачности не было. Однако жжем бен­зин на такой высоте. Он ноль внимания. Я вышел впе­ред немножко, показываю — он не реагирует. Пришли в нужный район, посмотрели погоду. Высоту к тому времени немножко поднабрал, около 800—1000 мет­ров. Можно было и побольше, конечно. Потом вдруг по­явились два «мессера». Когда задачу по разведке вы­полняешь, в бой не положено вступать. Но Шевелев вступил. Он сбил одного «мессера». А потом мы раз­вернулись немножко, стали отходить. Он узрел аэро­дром и давай штурмовать. Он штурмует — я захожу штурмую. И тут такой момент. Когда в бой вступили, я свой подвесной бак сбросил, а у него подвесной бак висит. А это ж, по сути, бомба. Пуля попадет в бак, и самолет взорвется. Вот я потом атакую, штурмую, вы­хожу вперед, у меня подвесного нет, показываю это Шевелеву. Он раза три туда заходил. Потом только, видно, до него дошло, что у меня бака подвесного нет. И пошли мы обратно. Так втихомолку и верну­лись. Я его не слышал, и он меня.

— После таких вещей вы что-нибудь сказали?

— Ничего не сказал, зачем?

— А как обычно поступали, когда такие про­блемные вылеты случались? Морду били?

— Били. А чего? Тут цена жизнь. Но у нас в полку та­ких случаев очень мало было, единицы. Один на один ему врежешь, чтобы понял. Мне один раз пришлось так сделать. В конце 1944 года или в начале 1945-го я стал старшим летчиком. А ведомым у меня сначала был Иванов-Алыбин, а потом Бойченко [Бойченко Виктор Степанович, лейтенант. Воевал в составе 66-го иап. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 151 боевой вылет, в воздушных боях сбил 7 самолетов лично и 3 в группе. Награжден орденами Красной Звезды, Славы 3-й ст.. медалями], он был команди­ром звена, но блуданул. Все звено посадил на вынуж­денную посадку. Его и сняли. И вот он начал пристраи­ваться ко мне, мол, возьми меня. Я говорю, что у меня есть ведомый, мне не надо. Но настоял он. А Панкратов его уважал очень, сказал мне: «Возьми его, летчик он опытный». Не хотел я его брать, но тут поддался угово­рам. И в первом же бою он меня бросил. Так просился и бросил... Притом самый обычный бой был. И четко видно было, что он бросил. Ну, я ему и врезал...

— А если говорить о быте летчиков, каким он был?

— Питание, конечно, было хорошим, разнообраз­ным. Периодов голода не было. Даже у Покрышкина в полку был летчик, которого все звали Бородой (фами­лию его не помню) бородатый такой, высокого роста. Ему не хватало летной нормы, так ему давали две нор­мы. Никого не обижали в этом плане. Кроме того, регу­лярный осмотр медицинский. Обычно в мирное время через год, а во время войны через 3 месяца. Проходили по всем врачам медицинскую комиссию. Бывало, что и списывали. У нас был Алексей Арестов [Арестов Алексей, младший лейтенант. Воевал в составе 66-го иап. Всего за время участия в боевых действиях в воздушных боях лично сбил 2 самолета противника] из Ново­сибирска. Такой хороший летчик, был заместителем командира нашей эскадрильи. У него было воспаление среднего уха, его списали. Потом он устроился на свой Новосибирский завод, стал испытателем, летал на «яках». Мы как-то в командировку за «кобрами» туда прилетали и с ним встретились. Он доволен был, жил хорошо. Как-никак испытатель на заводе, много денег получал.

Теперь, что касается жилья. Обычно мы старались размещаться поэскадрильно. Нам выделяли какое-нибудь помещение, жилой дом. В станице, например, на Кубани выделят дом, где живет старичок или ста­рушка. И еще выделят дневального, чтобы топил этот дом, он же и охранял нас в ночное время. Правда, жить

поэскадрильно помещение не всегда позволя­ло. И в том же Миргороде были моменты, когда трое-четверо живут у одной хозяйки, трое-четверо у дру­гой.

Общались мы в основном поэскадрильно, потому что и все задания выполняли поэскадрильно. Командир полка ставит задачу, соответственно командир эскад­рильи собирает свою эскадрилью и тоже ставит задачу. Перед каждым вылетом нам давали соответствующие указания, разъясняли особенности задания, распреде­ляли, кто что делает. Соответственно появлялась спло­ченность.

Вечером нам давали 100 граммов фронтовых. И не только после вылетов, а всегда. Давали в основном не водку, а разведенный спирт. Кроме того, иногда прику­пали вино у хозяев на Кубани, хоть я ни тогда, ни сей­час в нем не разбираюсь, но выпивал, как и все.Танцы были у нас не всегда. Помещений не было. Иногда к нам даже артисты приезжали. Но в основном мы обходились силами полковой самодеятельности — в полку был хороший баянист.

— С БАО какие были взаимоотношения?

— В основном нормальные.

— В полку женщины были?

— Да, человек тридцать-сорок. Парашютистки, ору-жейницы... В то время нам командование полка запре­щало с ними вступать в близкие отношения. Считалось, что они наши подчиненные, не надо их обижать и про­чее. И им мораль читали. Но девушки были разные, неко­торые сами стремились. Иногда даже по беременности уезжали. Правда, с нашего полка только одна уехала.

Помимо этого, неподалеку стоял женский полк на У-2. Мы их очень уважали, пользовались они авторите­том. Правда, те, кто в мужских полках были, на них оби­жаются. Все-таки их и награждали по-другому, не по-мужски.

— А не возникало между летчиками неприязни по поводу того, что одного наградили, а другого нет?

— Нет. Ни один летчик ни разу не жаловался, что он сделал столько-то, а ему дали столько. Даже под 100 граммов это не обсуждалось. Ты же не будешь гово­рить: «Дайте мне орден, я сделал так много, а мне не дают». Кто был поближе к руководству, те стремились намекнуть что-то, а мы, простые летчики, никогда. У меня в личном деле есть представление на второе Красное Знамя. То есть по первому представлению я орден Красного Знамени получил, а по второму до сих пор нет.

С наградами тогда было сложно. Моим первым ор­деном была Красная Звезда. В то время положено бы­ло: за 30 боевых вылетов или за 2 сбитых самолета — награда. А у меня было к тому времени уже 60 вылетов да еще 2 сбитых. Впрочем, в то время летчики за этим не следили, и никто никаких претензий не предъявлял. А когда война закончилась, Сталин приказал всех ее ак­тивных участников представить к награде и к очередно­му воинскому званию. Я за время войны ни одного во­инского звания не получил. Мне звание лейтенанта по­чему-то присвоили два раза. А положено было сначала через три месяца на фронте давать очередное звание, а потом через шесть месяцев. Меня это как-то обошло стороной.

Что еще? За сбитые самолеты противника нам пла­тили, и не только за самолеты. За истребитель была одна цена, за бомбардировщик — другая, за паровоз — третья, за танк — четвертая. Нам выдавали специаль­ную книжку. Кроме того, платили за вылеты. За 30 вы­летов тысячи 3 давали, за 50 еще больше и т. д.

— У вас в полку приписки были?

— Черт его знает. По-моему, не должны были быть. Сужу по сбитым, которые у меня записаны, так мне ка­жется, что я, наоборот, больше сбил. Хотя там сложно сказать точно. Некогда ведь смотреть, когда собьешь, падает враг или нет: отвлечешься на такое — тебя са­мого собьют. Поэтому выстрелил и быстро занимаешь­ся своим делом, чтобы самого не сбили. Когда, кроме тебя, летчики из звена видели, они могли дать подтвер­ждение. Но это не всегда бывало. Впрочем, иногда вез­ло. Один раз у меня было так. Мы звеном идем, и я иду крайний. И вдруг вываливается «мессер». Причем на нашей территории это было. В районе косы Чушка. Я разворачиваюсь, стрельнул снизу почти под четыре четверти. И снаряд разорвался у него в кабине. Он и упал. Мои товарищи все это видели. В общем, подтвер­ждение без сучка без задоринки.