Я дружу с Бабой-Ягой

Михасенко Геннадий Павлович

Он был в хорошем настроении, и я, вдруг подхлестнутый чем-то необъяснимым, счастливо завопил и прыгнул на отца, обвивая его руками и ногами.

8

Мои смутные подозрения насчет этой гоп-компании начали подтверждаться в тот же день после обеда.. Филипп Андреевич распорядился выдавать всему рабочему десанту робу, и мы радостно и шумно ввалились к Егору Семеновичу на склад. Склад был набит тюками тельняшек, белых форменок, гюйсов, ящиками пилоток, связками ремней, аквалангами, водными лыжами, воздушными винтовками и десятками

других редких вещей. Хоть все это мы с Димкой вчера уже видели, но снова завертели головами и обалдело захлопали глазами. И вдруг я мимолетом поймал пронзительный взгляд Рэкса и как бы очнулся. Тыча друг друга локтями, кратко перешептываясь и куце кивая туда-сюда, троица была вся внимание и напряжение. Они не только запоминали, где что лежит, но одновременно изучали стены, двери и пластиковую крышу, прикидывая, наверно, что можно отогнуть, подпилить или раздвинуть, чтобы вернее сюда забраться. Мне аж лопатки свело от дурных предчувствий.

На Ухаря, Рэкса и Митьку роба — штаны и верхонка из грубой темно-синей материи — нашлась сразу, а на меня с Димкой — увы, как Егор Семенович ни рылся в ящиках. «Не бывает таких мозглявых матросов»,— сказал кладовщик. Пришлось взять какие есть.

Ох, и посмеялись над нами десантники, когда мы примерили нашу робу — прямо утонули, скрылись в ней, как в скафандре. Но Семеныч засучил нам рукава, подтянул ремни и заверил, что сойдет.

В этот вечер пришлось потрудиться! Сначала под руководством Филиппа Андреевича и с помощью физрука Ринчина и папы мы натягивали на каркасы двадцатиместные солдатские палатки, а потом устраивали себе новое жилье в мичманском кубрике хозяйственного корпуса, потому что дебаркадер плотники принялись переделывать сегодня под штаб, классные комнаты и библиотеку. Мы носили кровати, матрацы, получали постельное белье, и хотя это было не легко, но суматошно и весело.

Уже в сумерках, когда готовились ко сну, прикатила Рая, посланная еще в обед за помощью Григорию Ивановичу, катерок которого весь день телепался у мыса, то скрываясь за ним, то появляясь снова. Рая виновато доложила, что промоталась без пользы — нет свободных катеров, разве что к утру что-нибудь сообразят.

— А если ночью заштормит? — воскликнул Давлет и щелкнул подтяжками. — Лень им — вот и все! — Он вышел на балкон, пощелкал и там подтяжками, вглядываясь в еще светлый и пустынный залив, и вернулся.— Черт!.. Море ведь!.. Он что, в шутку объявил голодовку, Григорий Иванович, а, Рэкс?

— Не знаю.

— Хоть сколько-то еды взял?

— Нисколько.

— Или вы не предложили?

— Предлагали.

— Пижонство!.. Рая, извини, что не даем тебе толком отдохнуть, но придется ехать.

— Пожалуйста!

— Посейдон за нас!.. Михаил Иванович, — обратился Давлет к папе, — а тебе не надо в город?

— Вроде нет.

— А ты хотел в контору, насчет каких-то бумаг выяснить. Поехали, а то когда завтра доберешься!

— А-а, верно, — вспомнил папа.

— И мне ведь надо, за секундомерами, — спохватился физрук.

— Вот и айда скопом! — обрадовался Давлет.

Папа шепнул мне, что с такой гвардией, какая здесь остается, я могу ничего не опасаться, все живо собрались и уехали.

И тут у меня екнуло внутри — быть беде, склад обчистят наверняка!

Украдкой я поделился своими опасениями с Димкой. Он горячо согласился, что да, что и он почуял неладное и сам хотел меня предостеречь, мало того, Митька уже пытался подменить ему ремень, потому что Митькина пряжка оказалась с царапиной, а его, Димкина, без царапин. И мы договорились следить в оба.

Улеглись.

Слева от меня, у двери, стояла кровать Димки, справа — Ухаря, Рэкса и Митьки. Егор Семенович устроился в углу кубрика, подальше от окон и дверей, и, кашлянув раза два, мигом захрапел. А я так насторожился, что если бы вдруг превратился в ружье, то обязательно бы в пятикурковое — на каждое чувство по курку, и все были бы взведены.

Справа зашептали:

— Рэкс, выйдем?

— Куда?

— Да хоть в гальюн.

— А, пошли.

— И я, — присоединился Митька.

— Ой, и я хочу! — неожиданно для себя воскликнул я.

— Лежать! — пресек Рэкс.

— Да пусть, только чш-ш! — сказал Ухарь.

— Схожу-ка в гальюнчик и я! —спохватился Димка, которого я тряхнул за руку в темноте.

— Ну, локшадины, приспичило! — проворчал Рэкс.

— Айдате! — скомандовал Ухарь и заширкал по полу нацепленными на носок кедами.

Начинается! А то, что навязались мы, для них даже удобнее — сейчас тюкнут нас чем-нибудь по затылку — и до утра без памяти, а сами делай, что хочешь. Я так это ясно вообразил, что мой затылок заломило заранее, но отступать было нельзя.

Пройдя весь длинный затененный балкон и свернув за угол, где из-за деревьев светила низкая и слабая луна, остановились. Здесь, в торце корпуса, была складская дверь. Чиркнув спичками, десантники закурили, а мы с Димкой, хочешь не хочешь, перебежали дорогу и — в гальюн. Минут десять, наверно, мы без нужды продрожали там в одних плавках и сапогах, наблюдая за курящими и прислушиваясь к их четким в тишине леса репликам, которые они так замаскированно строили, что даже намека на заговор в них не проскользнуло. Поняв, что нас не переждать и от нас не отделаться, Ухарь окликнул, живы ли мы и не надо ли в чем-нибудь помочь, и мы бодрой рысцой вернулись в кубрик.

Обменявшись с Димкой многозначительными толчками в бок — ага, мол, сорвалось у них! — я нырнул под одеяло и, сместив Шкилдессу, долго унимал дрожь, отогревая ледяные колени в теплой кошачьей лунке; к этой дрожи примешивался еще радостный озноб от мысли, что нас-таки не тюкнули — побоялись, видно.

— Э, как тебя, Семка! — шепнул Ухарь.

— А!

— Вчера тут, говорят, пацан утонул! Правда?

— Чуть не утонул!

— А почему?

— Стукнулся!

— А может, хотели утянуть,— предположил Димка.

— Кто хотел утянуть?— не понял Ухарь.

— Ну, кто — кто-нибудь, кто там, под водой. Может, те же утопленники хотели себе нового дружка завести,— рассудил Димка.— А мы помешали. Теперь они будут мстить нам. Чуть чего — хвать за ногу! — и буль-буль!

— Слышь, Рэкс, не спи, тут покойнички водятся! — окликнул дружка Ухарь.

— Кончай пугать детей, Баба-Яга! — просипел Рэкс.

— А звери не пошаливают? — опять спросил Ухарь.

— Пошаливают! — с радостью подтвердил я.

— То есть?