Я еду домой!
Шрифт:
Еще раз по комнатам: утюги – чайники – кофеварки включенные есть? Нет. Значит, пожара не ожидается. Запрещенные с собой для провоза предметы – ножи, жидкости, ножницы, пилки для ногтей? Тоже нет. А на нет и суда нет. Все, побежал, побежал, побежал. Черт, где распечатка на билеты? Можно и без нее, но с ней проще. Вот же она, у меня в кармане. Документы на месте, все на месте, мобильный заряжен, зарядник в сумке с ноутбуком. Багажа нет вообще, лечу налегке. Не до вещей теперь – лишь бы добраться.
Так, вот самое главное – четыре тысячи долларов в конверте, одними двадцатками. Здесь это не слишком принято, но у меня привычка – без наличных не оставаться никогда и ни при каких условиях. Тем более что нам и на
Конверт – в сумку, шлем – в руку и вновь на улицу, к машине. Опять увидел Тома в доме напротив, у окна гостиной, но без винтовки в руках на этот раз. На улицах нашего и без того тишайшего поселка вообще пустота, лишь кто-то одинокий бредет посреди дороги в конце аллеи. Интересно, кстати… А кто это будет посреди дороги бродить? Именно бродить – медленно так, вальяжно. Ведь ощущение надвигающейся беды просто в воздухе висит, как пыльная буря, что часто приходят сюда из пустыни. Воздух становится красным и мутным, жаркий, тяжелый ветер мешает дышать… А сейчас с такими же ощущениями идет беда, я ее позвоночником ощущаю. А там кто-то прогуливается?
Я вновь бросил взгляд на Тома, стоящего в эркере панорамного окна. И увидел, как он указывает мне на медленно бредущего человека, что-то пытаясь дать понять. Я замер со шлемом в руках, затем сделал максимально выразительный жест, показывая, что не понимаю. Он махнул рукой – подожди, мол, исчез из оконного проема, чтобы через несколько секунд появиться на крыльце с винтовкой в руках. К ней еще добавился револьвер в кобуре на поясе – здоровый такой, никелированный и с рукояткой из черной резины. По всей окружности пояса в гнездах патронташа разместились изрядного калибра патроны с белыми алюминиевыми гильзами. Приготовился к неожиданностям.
Том перебежал через улицу, остановился рядом, спросил:
– Привет, как дела?
– Нормально, в аэропорт собрался. Что не так с этим парнем?
Я указал рукой в сторону медленно приближающейся покачивающейся фигуры. Пьяный, что ли? Странно идет как-то.
– Посмотри на него.
Том протянул мне свою неизменную ковбойскую винтовку, на которой теперь появился небольшой оптический прицел. Я взял у него из рук, вскинул, приложив к плечу, навел на идущего человека. Ах, вот оно что! Без увеличения не разглядеть – он еще далеко, а в четырехкратный прицел видно отлично: зомби. Без всяких сомнений. Обвисшие мышцы лица, мертвая бледность, странная походка – словно марионетку ведут за ниточки. Я навел перекрестье прицела ему в середину лба, затем опустил винтовку и отдал ее обратно.
– И что делать? – спросил я. – Стрелять?
– Не уверен, – мотнул он головой. – Джереми Бирман в окно таращится, знаешь его?
– Бирман? – переспросил я.
– Следующий дом, адвокат для АКЛУ, [10] – кивком показал Том направление.
– И что?
– Он все поглядывает на улицу с рукой на телефоне. Ждет, когда мы дадим ему возможность вызвать полицию и начать защищать права гобблеров. [11]
10
АКЛУ (ACLU, American Civil Liberties Union) – американская либеральная правозащитная организация, на настоящий момент превратившаяся в кошмар страны, зарабатывающая политический капитал на защите прав кого угодно, вплоть до осужденных маньяков.
11
от слова to gobble ( англ.), что переводится как «жрать, пожирать, обжираться».
– Кого?
– Гобблеров. Так этих бродящих ребят назвали по телевизору за аппетит. Недавно услышал, но слово уже разошлось.
– Он что, ума лишился? – поразился я.
– Он делает это для жизни. Зарабатывает на хлеб и масло, – вздохнул Том.
Я посмотрел на дом, который он указывал. Действительно, в окне был виден человек, причем явно наблюдавший за нами. Неужели у него ума хватит заняться защитой гражданских прав ЭТИХ? Хотя… в этой стране все возможно, я за год пребывания уже успел в этом убедиться. И этого самого адвоката вовсе не интересует, опасен бредущий по улице зомби или не опасен. Он уже видит себя в модном галстуке на процессе и видит, как потом дает интервью… и ему плевать на все остальное. Даже не плевать, а класть вприсядку – так корректнее звучит. В этой стране главное – успех, а уж какого рода этот успех – дело десятое, даже если ты успешно спасаешь от отстрела алчущих нашей плоти живых мертвецов. Стервятники вроде тех, что крутятся здесь в больницах и предлагают каждому получившему травму подать в суд на кого-нибудь.
Мертвец между тем явно обнаружил наше с Томом присутствие и направился в нашу сторону.
– Том, – вдруг осенило меня, – да плевать на него, если честно. У меня возле работы ночью пристрелили такого вот гобблера, и до сих пор труп валяется на дороге. Полиция не приехала и приезжать не собирается. Ты просто сидишь дома второй день и не знаешь, что им уже на все плевать.
– Вот как? – удивленно поднял брови Том.
Слабо он среагировал. Неприехавшая полиция – в этих местах настоящий нонсенс. Значит, подсознательно начинает привыкать к новым реалиям.
– Думаю, что так, – кивнул я. – Разреши?
Я протянул руку к его винтовке, и он молча передал ее мне.
– Пойдем, – махнул я рукой и забежал за угол своего дома, где увидеть меня из окна адвокат Бирман точно не мог.
– Это зачем? – не понял моего маневра Том, забежавший следом.
– А вот зачем, – пробормотал я и опустился на колено, целясь в приближающегося мертвеца.
До того осталось уже не больше пятидесяти метров – даже прицел не нужен был, чтобы разглядеть его хорошенько. А в прицел же я увидел его глаза. Они были странно живые и одновременно мертвые, совсем-совсем не человеческие. Мурашки пробежали у меня по спине, словно кто-то высыпал мне за шиворот целую коробку мелкой холодной дроби. Тьфу, гадость какая…
Мертвец при жизни был строительным рабочим, по крайней мере, на нем был сигнальный жилет, а на одной руке так и оставалась рабочая перчатка. Видимых повреждений я на нем так и не нашел. Укусили его или что-то другое случилось – непонятно. Но в том, что он был мертв, сомнений не возникало. Как это объяснить? Не знаю – по глазам. Такие глаза не могут быть у живого человека, даже психа, даже маньяка-детоубийцы. Это не человеческие глаза – мутные, покрытые какой-то пленкой бельма, продолжающие шевелиться на совершенно неподвижном лице с перекошенными чертами.
Приклад довольно неудобно упирался в плечевой щиток мотоциклетной куртки, но я все же приспособился. Средним пальцем сдвинул кнопочку предохранителя у скобы, затем мой большой палец нащупал курок, стоящий на полувзводе, оттянул его назад до боевого положения. Значит, есть патрон в патроннике. Перекрестье прицела четко разместилось на лбу остановившегося мертвяка – судя по всему, он потерял нас из виду, присевших за низким забором. Ну и славно…
Грохнул выстрел, винтовка совсем не сильно лягнулась в плечо – патрон револьверный, сорок четвертого калибра. Но мертвеца опрокинуло назад, а из его головы выбило настоящий фонтан крови и мозгов – пуля-то мягкая и с выемкой. Вот так.