Я, грек Зорба (Невероятные похождения Алексиса Зорбаса)

Казандзакис Никос

Зорбас еще и еще раз прикинул в уме.

– Думаю, ты прав, хозяин. Кажется, и во мне пребывает несколько демонов!

– Во всех нас пребывают демоны, Зорбас, не бойся. И чем их больше, тем лучше. Нужно только, чтобы все они шли каждый своим путем к одной цели.

Слова эти потрясли Зорбаса. Он опустил голову на колени и задумался.

– К какой цели? – спросил он, наконец подняв глаза.

– Откуда я знаю, Зорбас? Ты спрашиваешь о трудных вещах, как тебе сказать…

– Скажи о них просто, и я пойму. До сих пор я позволял демонам поступать так, как им заблагорассудится, идти туда, куда им заблагорассудится, поэтому одни считают меня негодяем, другие – честным, одни – болваном, другие – премудрым Соломоном.

А я, и все это, вместе взятое, и еще много чего другого – настоящий салат. Так что просвети меня, если можешь. К какой цели?

– Думаю, Зорбас, – но, может быть, я и ошибаюсь, – что люди бывают трех родов. Одни ставят своей целью пожить, так сказать, ради себя – поесть, выпить, насытиться ласками, добиться богатства и славы… Другие ставят своей целью жить не для себя, а для всего человечества: они чувствуют, что все люди – это одно целое, и пытаются просветить, полюбить, облагодетельствовать как можно больше людей. И наконец, есть такие, которые ставят целью своей жизни жизнь вселенной: все люди, животные, растения, звезды составляют для них одно целое, единую субстанцию, которая ведет одну и ту же страшную борьбу. Какую борьбу? Преобразовать материю в дух.

Зорбас почесал в голове и сказал:

– Умом я не вышел и в смысл вникаю с трудом… Эх, хозяин, если бы ты станцевал все это, я бы понял!

Я в отчаянии закусил губу. О, если бы я мог станцевать все эти мысли отчаяния!

– Или если бы ты рассказал мне все это, хозяин, как сказку. Как Хусейн-ага. Был такой старый турок, сосед мой. Был он совсем старый, очень бедный, не имел ни жены, ни детей. Один-одинешенек. Одежда у него совсем поизносилась, но была отменной чистоты: он сам стирал, готовил, наводил порядок, а по вечерам приходил в дом к моему отцу, садился рядом с моей бабушкой и другими старухами и вязал носки.

Этот Хусейн-ага был святой человек. Однажды взял он меня к себе на колени, положил мне руку на голову, словно давая благословение, и сказал:

– Скажу тебе, Алексис, кое-что по секрету. Ты еще мал и не поймешь. Поймешь, когда вырастешь. Слушай же, дитя мое.

Семь слоев неба и семь слоев земли слишком малы, чтобы объять Бога, но сердце человеческое его объемлет. Поэтому запомни хорошенько, Алексис: старайся никогда не ранить сердца человеческого!

Я слушал Зорбаса и молчал. О, если бы и я мог раскрывать уста только тогда, когда отвлеченная идея достигала уже высочайшей цели своей – становилась сказкой! Однако это по силам только либо великому поэту, либо народу после многих веков безмолвного труда.

Зорбас поднялся:

– Пойду посмотрю, что делает наш поджигатель. Наброшу на него одеяло, чтобы не простудился. И ножницы возьму – пригодятся. – Он засмеялся и добавил: – Когда люди станут людьми не только по названию, но и по делам своим, этот Захарий, хозяин, займет место рядом с Канарисом! [55]

Зорбас взял одеяло и ножницы и пошел вдоль берега. Взошла ущербная луна, струя на землю бледный, болезненный и печальный свет.

Сидя в одиночестве у потухшего огня, я думал о словах Зорбаса, выражавших сущность, теплый земной запах и тяжесть человека. Его слова поднимались из глубин его существа, из самого нутра его, сохраняя человеческое тепло. А мои слова были бумажными, спускались из головы, окропленные всего лишь одной каплей крови, и если и обладали какой-нибудь значимостью, то значимостью они были обязаны именно этой капле.

55

Константинос Канарис (1795–1877) – прославленный герой национально-освободительной войны 1821–1829 годов, флотоводец, особенно знаменитый поджогами турецких кораблей посредством брандеров.

Я лег ничком и стал

разгребать жар, когда вдруг появился Зорбас. Он был расстроен, а руки его опущены.

– Только не пугайся, хозяин… – сказал Зорбас.

Я вскочил.

– Монах умер.

– Умер?!

– Он лежал на скале. Луна светила на него. Я стал на колени и принялся стричь ему бороду и остатки усов. Я все стриг и стриг, а он даже не шевельнулся. Тогда я разошелся и стал стричь его налысо. Пол-оки волос настриг, голова у него стала как голыш. Тут на меня смех напал! «Эй, синьор Захарий, – кричу я и расталкиваю его. – Просыпайся! Поглядишь на чудо Богородицы!» Но тот даже не шевельнулся. Толкнул я его снова. Все впустую! Не окочурился ли, думаю, бедняга? Распахнул я ему рясу на груди, положил руку на сердце. Стучит? Ничуть не бывало! Тишина. Остановилась машина.

Рассказывая, Зорбас пришел в настроение. Смерть потрясла его, но вскоре он собрался с духом:

– Что будем делать с ним, хозяин? Давай сожжем его. «Нефть ты принес, нефть ты и обретешь!» Разве не так гласит Евангелие? Вот увидишь: ряса на нем вся засалена, а теперь еще и нефтью пропиталась – загорится, как Иуда в Страстной четверг.

– Делай что хочешь, – недовольно ответил я.

Зорбас призадумался.

– Хлопотное дело, – сказал он наконец. – Очень хлопотное… Если поджечь его, ряса запылает, как факел, но сам-то он немощный, кожа да кости, пеплом станет не скоро. Нет в бедняге жира, чтобы помочь огню… – Он покачал головой. – Если бы Бог был, разве он не предусмотрел бы всего этого и не сотворил бы его толстым, с достаточным количеством жиру, чтобы избавить нас от хлопот? Ты что по этому поводу скажешь?

– Не впутывай меня в это дело. Делай что хочешь, да только побыстрее.

– Вот если бы из всего этого вышло чудо! Чтобы монахи уверовали, будто сам Бог стал парикмахером, постриг его, а затем убил за то, что тот поднял руку на монастырь…

Он снова почесал в голове.

– Чудо, стало быть? Чудо нужно? А ты для чего здесь, Зорбас?!

Ущербная луна уходила уже на закат, касаясь линии между небом и морем. Красно-золотая, словно раскаленная медь.

Я устал и прилег. А когда проснулся на рассвете, увидел, что Зорбас сидит рядом и готовит кофе. Он был очень бледен, глаза его распухли и раскраснелись от бессонницы, но толстые козлиные губы лукаво улыбались.

– Я всю ночь не спал, хозяин. Всю ночь. Работа была.

– Что еще за работа, безбожник?

– Чудо готовил.

Он засмеялся и приложил палец к губам.

– Не скажу! Завтра – открытие подвесной дороги, жеребцы придут освящать, вот тогда и узнаешь про новое чудо Богородицы Мстительницы, велика ее милость!

Зорбас разлил кофе.

– Мне бы настоятелем быть. Держу пари, что, если бы я открыл монастырь, все другие закрылись бы – я бы всю клиентуру забрал. Слез желаете? Небольшая мокрая губка, и все мои иконы рыдают. Грома желаете? Я под алтарем громыхающий механизм поставлю. Привидения? Два доверенных монаха всю ночь будут в простынях по монастырским крышам бегать. А еще готовил бы я хромых, слепых, паралитиков, которые каждый год на праздник ее милости будут прозревать и пускаться в пляс…

Не смейся, хозяин! Был у меня дядя, которому попался как-то умирающий мул – бросили его издыхать в одиночестве. Так вот, дядя мой взял его и каждое утро выгонял пастись, а вечером приводил обратно. «Зачем тебе этот негодный мул, дядюшка Харлампис?» – спрашивали его сельчане. «Это моя кизячная фабрика!» – отвечал дядя. Так вот, хозяин, мой монастырь стал бы фабрикой чудес.

XXV

Канун первого мая навсегда останется в моей памяти. Подвесная дорога была готова, столбы, трос, шкивы красовались в утреннем свете, огромные сосновые бревна были свалены на вершине горы, а рабочие ожидали команды, чтобы подвязать их к тросу и отправить на берег.