Я - грозный любовник. История Сида и Алисы
Шрифт:
В лучах палящего солнца все сверкало – даже припаркованное в тенечке такси.
Я пересек улицу и направился к Мальро, который жил через два квартала. Постучав в дверь, я позвал его. Тот появился и, увидев меня сверху, – жилые помещения у них наверху, потому что внизу гараж, – спустился и стал прогуливаться со мной, почесывая голову. Он был очень рад меня видеть.
– Ну, вот ты и вольняшка. Глазам своим не верю! Надо бы отметить.
Мы обнялись прямо на улице. И даже незнакомые люди, глядя на меня, догадывались, что я снова пущусь во все тяжкие. Поднявшись в комнату и оказавшись сами себе господами, мы покурили травки для настроения.
– Мне обалденно хотелось травки в тюряге! Нам пару раз передавали из-под полы, но лишь на одну затяжку. Там это на вес золота.
– На, это все тебе, – сказал Мальро, вручая мне такую ценность.
– Я насилу живой, Мальро. Целый месяц моей жизни брошен коту под хвост. Каково мне приходилось среди стольких придурков! Каждый готов замочить из-за косого взгляда. А пидоров сколько! Так и норовят новичку засадить!
– Да, брат, – произнес Мальро.
– Это точно. А ты как, никого за это время не натянул? – спросил я сдавленным голосом, выпуская дым изо рта.
– Нет. Гляди, что я тебе припас. Сюрприз! Сейчас увидишь.
Мальро приподнял подушку и показал новенький револьвер.
– Охренеть! Ни фига себе!
– А ты думал! Все, как ты просил. Заряжен. Шесть маслин. Масиел дал на время. Так что можно пользоваться – бояться нечего.
– Обалдеть. Клевая штучка. Мне, правда, стрелять не доводилось.
– Научишься, – сказал Мальро.
Я взял револьвер и, не выпуская цигарки изо рта, принялся осматривать комнату.
– Классно, наверно, стреляет, а?
– Слона уложить можно, не то что китайца.
Все в башке у меня перемешалось: люди, мечты, револьвер. То я в тюрьме, то на воле, то меня опять арестовывают, то я с оружием в руках и при этом не знаю, что делать и будет ли со мной Алиса. Из-за травки перед глазами у меня проносилось феерическое шоу, в ушах раздавалась музыка «Led Zeppelin», Going to California. Я развалился, расслабился, поудобнее устроился на подушках. Думать ни о чем не хотелось, даже о музыке. Четыре раза я слушал одну и ту же песню и послушал бы еще сорок раз, если бы Мальро меня не прервал и не напомнил, что в руках у меня огнестрельное оружие.
– Круто! Я все шесть маслин этому козлу в жопу засажу. Этому гаду, что в тюрьму меня упек, живым не уйти.
– Знаешь что? Оставь лучше в покое этого косоглазого. И не болтай лишнего. Узнает кто – всю жизнь в тюрьме просидишь.
– То есть как это?
– Ты же хочешь Алису натянуть, так? Так иди к ней, двинь ее папаше по морде, и хорош с него! Револьвер тебе для другого чего-нибудь пригодится. Нападет кто, или еще что-нибудь…
– Да кому нападать-то? Полиции, что ли?
– Да хотя бы.
– Мальро, я поквитаюсь с этим подонком. А потом увезу Алису в Соединенные Штаты. Она поедет со мной. Мы отправимся в Калифорнию, совершим кругосветное путешествие. Какая девчонка от такого откажется?
– Клево! Можно, я с вами?
Правой рукой я сжимал револьвер, левой размахивал, держа в ней цигарку. Глубоко затянувшись, я закрыл глаза и снова принялся слушать музыку. Открыв глаза, я посмотрел на револьвер и снова зажмурился. Что я, оружия раньше не видел? Вот пускать его в ход не приходилось. Думал, что и не придется. Самое противозаконное, что я себе позволял, – это мелкие кражи в супермаркетах. Напитки, чипсы, конфеты. Теперь – не то. Я стал, как Billy the Kid.
– Сид!
21
Я валяюсь на кровати у себя в комнате и гляжу в окно на нескончаемую вереницу домов, где окна то загораются, то гаснут. Делать не хрен, вот я и придумываю всякие глупости про тех, кто живет в этих домах. Сегодня почти во всех окнах темно, поэтому мрак, окутывающий дома, кажется еще гуще. Лишь несколько окон освещено. Я стал думать о девушке, которая танцует в одном из освещенных окон и бесцельно, как и я, глядит на улицу. Ее движения – это все, что можно различить при желтоватом свете на темном фоне. Они бесшумны, словно кадры из немого кино. Может, у меня с ней что-нибудь получится? Не исключено, но пока что я вижу только ее силуэт, движущийся вместе с пейзажем. Ее тело уже почти за пределами здания. Выставляет себя напоказ – хочет, чтобы ее увидели. Ведь если кто-нибудь рядом с нею и есть, то это либо другая женщина, либо кто-то из родных – не перед кем красоваться. Она одна, ей не с кем поделиться сокровенным, а ей столько хочется показать – хотя бы издали, чтобы не приняли за эксгибиционистку. Она привлекает мое внимание, но стоит мне вспомнить, что целый месяц я провел в камере, как у меня пропадает всякая охота думать о чем бы то ни было. Завтра, думаю, полегчает.
Казалось бы, я должен радоваться, снова глядя на мир из окна собственной комнаты. Но ощущение такое, будто я все еще в камере и ожидаю, когда меня выпустят. Странное дело! Глаза у меня то закрываются, то открываются. Чувствую, что засыпаю, но вдруг пугаюсь при мысли, что все еще читаю эти дурацкие книжки и снова смотрю в окно, но девушка уже исчезла из виду.
Свечерело. Надо бы заснуть. Холодно, наверно, на улице. Но я-то покуда жив и к полуночи выйду погулять с ребятами. Смотрю на часы в изголовье. Осталось три часа, чтобы попытаться заснуть, а потом встать посвежевшим и наверстать упущенное в обществе друзей и подруг. Я совершенно разбит, ничего не хочется, но, надеюсь, что это только из-за всех моих последних обстоятельств. Все равно на душе погано. Хватит думать, особенно о себе самом. Нужно просто закрыть глаза и заснуть без сновидений. Они мне ни к чему. Никого и ничего не надо. Нужна только одна женщина. Это всем нужно – иначе вы умрете и никто вас не оплачет. Обычно нас оплакивают женщины. Если я умру, будет ли Алиса плакать обо мне? Теперь я уже ничего не знаю. Мне становятся ясными значения некоторых обыденных слов и поступков, не вполне понятных для меня прежде, да, пожалуй, и теперь. Свобода – изнасилование – тюрьма – любовь – адвокат – свобода. Мне всегда плевать было на эту долбанную свободу – хоть свою, хоть чужую. Во многом я и сейчас так думаю. Нужно все-таки выбраться из дерьма, в которое я вляпался. Попробую. Добьюсь своего. Будь я какою-нибудь знаменитостью, вряд ли пришлось бы пройти через тюрьму, унижения, всю эту дрянь – но когда-нибудь я прославлюсь и отомщу за себя. Сузи тоже стремилась прославиться. Хотела стать моделью и актрисой. Посещала какие-то курсы, показывала буклет с эротическими фотографиями. Об этом, наверно, все девчонки мечтают. Хотят быть фотомоделями, чтобы все любовались на их потаенные местечки. Все они шлюхи. Алиса в том числе. Спать охота. Девчонки. Тюрьма. Алиса. Не хочу больше думать об Алисе – не стоит она того.
Я задремал с мыслями об Алисе.
22
Холодно. Уже за полночь, но даже не верится, потому что некогда считать, смотреть и чувствовать. Я спешу на нашу площадь, на место наших встреч, в наш уголок, чтобы повидаться с друзьями и продолжить наши отношения.
Пока я шел, у меня было ощущение, будто я иду в свой сон, на Северный полюс, и приближаюсь к миру белого безмолвия. Но нет! Это обыкновенная улица, без всяких сновидений, а вдалеке уже маячит наша площадь.
Издали различаю мальчишек, выделывающих немыслимые фигуры на велосипедах и скейтбордах. Возле них собралась группа человек из десяти, которые стояли неподвижно, но неистово размахивали руками и болтали всякую чушь. Иногда собирается побольше народу – человек пятнадцать, а то и двадцать. Здесь встречаются приличные люди, но я все-таки предпочитаю комнату Мальро, где чувствую себя как дома. Там я полный хозяин и могу оттрахать девчонку, пока Мальро пойдет погулять или под каким-нибудь иным предлогом уйдет из дома. Там, куда я в одиночестве направляюсь, толкутся люди, точно скот на пастбище, как это показывают в фильмах про животных. У них есть марихуана, а есть еще какая-то дрянь, которую я на дух не переношу. Я шел быстро, не сводя глаз с ребят, но на подходе замедлил шаг.