Я хочу быть тобой
Шрифт:
Что с ней случилось? Проект запорола? Или опять Нина люлей надавала и потребовала вернуться? Ловлю себя на циничной мысли, что я совсем против, чтобы племянница уехала. Неожиданно остро навалилось ощущение, что она и так слишком надолго у нас задержалась, а потом становится стыдно.
Ну что я в самом дела, как змея злая, завелась из-за какой-то тряпки и любимую племянницу шпыняю, будто она натворила чего-то страшного? Нельзя так.
Ухожу на кухню. Надо хоть чайник что ли погреть. Или сразу ужин, потому что Вадим тоже вот-вот
— Мой руки, — кричу, когда Зайка заходит внутрь, — скоро ужинать будем.
Слышу, как она раздевается, как у нее что-то падает, потом шаги.
— Проходи, — оборачиваюсь и замираю, потому что Зайка сама на себя не похожа.
Глаза огромные полны слез, лицо красное, припухшее и в каждом жесте отчаянно мучение.
— Зайка, — выдыхаю и делаю нерешительный шаг к ней, — ты чего?
Она отчаянно мотает головой, поджимает трясущиеся губы, но всхлип все рано прорывается наружу. Тогда племянница закрывает лицо руками и начинает тихо плакать, содрогаясь всем телом. Ее горе так очевидно и искреннее, что у меня самой все внутри перекручивает.
— Зоя! — я все-таки отмираю и, напрочь забыв об ужине, бросаюсь к ней, — Что случилось!
Племянница уже рыдает во весь голос, пытается от меня отвернуться, мы кружимся по всей кухне, но я ловлю ее, удерживая за худенькие, трясущиеся плечики.
— Зай! — хватаю за руки, вынуждая убрать их от лица.
Она беспомощно замирает, словно зайчонок, пойманный хищником, и поднимает на меня огромные, заплаканные глаза. В них столько боли!
— Скажи, что случилось, милая, — умоляю ее, но она отрицательно качает головой, — пожалуйста, поговори со мной. Я смогу помочь.
— Не сможешь, — сипит она, — никто не сможет.
— Зай, не пугай меня. Что стряслось?
— Я…я… — она судорожно хватает воздух ртом, пытаясь надышаться, но у нее не выходит и всхлипы снова срываются с губ, и сквозь них я улавливаю жуткое, — я потеряла ребенка.
Меня аж парализует. Я не верю своим ушам. Это ведь шутка? Розыгрыш?
— Ты…беременна?
— Уже нет, — стонет она, хватаясь тонкими дрожащими пальцами за свой совершенно плоский живот, — нет. Я потеряла его.
У меня шок.
Я смотрю на свою племяху. На девочку, которой только недавно исполнилось восемнадцать и не могу поверить. Понять не могу, как такое еще возможно. Она же ребенок почти, Зайка-побегайка, племяшка мелкая моя. Какие у нее могут быть дети?
— Как…когда…
Перемежая свой рассказ всхлипами, она все-таки рассказывает:
— У меня еще с вечера живот тянуло. Я сначала не обратила внимания. А потом больно стало. И кровь пошла. Я к врачу, а он посмотрел и сказал, что всееее, — завыла, зарываясь ладонями в волосы, — понимаешь? Все!
Она ведь не шутит… Такими вещами никто шутить не станет.
Мой паралич продолжается. У меня такой ступор, что я не знаю, что говорить и как реагировать. Меня саму сейчас вывернет наизнанку от волнения.
— А отец? Что говорит отец ребенка? Кто он вообще? Почему ты о нем ничего не рассказывала?
Меня штормит от одной мысли, что кто-то безрассудно, не думая о последствиях, воспользовался доверчивой, неопытной девчонкой.
— Он… — Зайка начинает говорить, но ее фраза обрывается на середине. Она начинает трястись еще больше, закусывает губы и беспомощно качает головой. А взгляд…ее взгляд устремлен не на меня, а куда-то за спину.
Я не понимаю.
— Что? — порывисто оборачиваюсь и сердце дает сбой.
Потому что на пороге стоит мой муж, и у него такое лицо, что в один миг внутри меня все покрывается ледяной коркой.
Зайка так и не закончила фразу, не сказала вслух, кто отец потерянного ребенка, но я понимаю это и без слов. И весь мой мир, вся моя идеальная реальность разлетается на миллион едких осколков.
Я отпускаю Зайкины трясущиеся руки и медленно выпрямляюсь.
Обвал внутри принимает катастрофические масштабы, но внешне держусь. Еще теплится надежда, что все это мне просто показалось или снится. Это ведь бред, да? Глюки, которые я словила на фоне беременных гормонов?
Увы, для глюков слишком реально. Рыдающая несчастная Зайка, муж, который превратился в каменное изваяние. Он смотрит только на меня, в глазах тот самый ад, который я уже не раз замечала, но только теперь я понимаю его причины.
Он. Меня. Предал.
— Вадим? — голос звучит на удивление ровно. Это потом меня перекрутит и вывернет наизнанку, а сейчас ледяная корка ширится и поглощает изнутри, сжирая все эмоции.
— Мила…
А вот у него хрипит. Надрывно, через силу. С тяжелым вдохом. Он делает шаг ко мне, но останавливается, правильно считывая, что сейчас ко мне прикасаться нельзя. Разорву.
— Это правда? То, что говорит моя племянница? Правда?
Зайка еще громче всхлипывает, а Вадим молчит. Я только слышу его дыхание. Вижу, как натужно поднимается и опадает грудная клетка, как отчаянно бьется вздутая венка на виске.
— Мил…
— Просто ответь на мой вопрос.
— Я понятия не имею о каком ребенке речь, — переводит взгляд на Зайку, и в нем проскакивает что-то непонятное. Лютое. Волчье, — первый раз слышу.
Зоя пытается что-то сказать, но я жестом приказываю ей заткнуться.
— Хорошая попытка, Зотов. Но нет. Твои адвокатские штучки сейчас не прокатят. Не надо играть словами и перекатывать из пустое в порожнее. Скажи, у нее есть основания думать, что ребенок был твоим? Есть причины?
— Я не вру, — хныкает она, и меня тошнит ее писклявого голоса.
— С тобой никто сейчас не разговаривает! — обрываю ее стоны, и продолжаю прожигать мужа тяжелым взглядом, — Ну же, любимый, объясни мне, что у тебя было с моей племянницей, раз она прискакала сюда с такими новостями.