Я хочу быть тобой
Шрифт:
Я знаю ответ. Я его чувствую, без слов и подтверждений с его стороны. Я просто хочу, чтобы он признался. Произнес в слух эти страшные слова. Потому что знать — это одно, верить — совсем другое.
— Я с ней… — глохнет, не договорив. Хватает воздух ртом.
— Ну же, дорогой муж. Я жду.
— Мил…не надо.
— Не надо чего, Вадим? Задавать неудобные вопросы? Требовать правды? — сердце бьется неровно, колючими толчками ударяясь по грудной клетке. Больно, — просто скажи. Ты предал меня, да?
Меня сейчас стошнит от осознания того, какая грязь творилась вокруг меня.
В кухне замирает тишина, а потом раздается глухое, убитое:
— Да. Мил, прости, — делает шаг ко мне, но останавливается, когда я, не скрывая отвращения, отшатываюсь. Судорожным движением проходится ладонью по лицу, — это ошибка была. Глупая и мерзкая. И я действительно понятия не имею, о каком ребенке речь.
— Видимо о твоем, — горько хмыкаю я.
В этот момент в наш разговор влезает Зайка:
— Почему вы говорите так, будто меня здесь нет.
— Действительно. Чего это мы как не родные? — разворачиваюсь к племяннице, внутренне содрогаясь от одного ее вида, — Давай, Заинька, расскажи, как так вышло, что мой дорогой муж был не в курсе своего прекрасного отцовства.
Она теряется от моего приторно-ласкового тона. Смотрит на меня, потом на Вадима. В этот момент я готова выцарапать ей глаза.
— Я…я искала подходящий момент. Чтобы сделать сюрприз.
— Какой сюрприз?! О чем ты вообще? — его голос превращается в рычание, и Зайка снова начинает трястись.
— Хотела на днях рассказать. А сегодня…после того, как ушла от тебя, почувствовала, что что-то не так.
— Ушла от тебя? — вскинув брови, смотрю на Вадима.
Лицо у него приобретает пепельно-серый оттенок.
— Я утром приходила к нему на работу, — шмыгает носом племянница, — думала, позавтракаем вместе. Но он занят был. Дал мне денег, чтобы я куда-нибудь сходила…
Складываю руки на груди. Еле держусь. Совместные завтраки? Деньги на расходы? Чего еще я не знаю о своих близких?
— Я спустилась к скверу. Ну этому… через дом от его работы. Там еще фонтанчик маленький такой, с собачками…знаешь?
Я прекрасно знаю этот сквер. И фонтанчик. И от этого становится еще хреновее.
— Там почувствовала себя плохо. Сразу позвонила Вадиму, но он не ответил. Занят, наверное, был, — она растирает слезы по щекам, — а потом…потом…начался кошмар. Мне было так страшно.
Вот здесь я была с ней согласна. Это кошмар. И мне тоже страшно.
— Значит, вот как проходят ваши дни? Очень мило, — улыбаюсь, с трудом растягивая непослушные губы.
— Все было не так! — Вадим дергает галстук на шее, — она все говорит нет так.
— Я не вру! — ошарашенно охает Зайка, но я снова ее обрываю. В этот раз совсем грубо:
— Заткнись, — потом подступаю ближе к мужу, — Она не приходила к тебе сегодня?
— Приходила…
— Ты не давал ей денег?
— Давал, — его голос становится совсем мертвым.
— Тогда в чем она не права?
— Я ее не звал и никуда не собирался с ней идти. И денег сунул просто чтобы отвязаться.
— Вадим, — снова всхлипывает она, и я понимаю, что больше не могу и не хочу слышать ее стоны.
— Пошла нахер из моего дома, — цежу сквозь зубы, глядя на ее красное, опухшее от слез лицо.
— Что? — Зайка перестает рыдать, смотрит на меня широко распахнутыми глазищами так растерянно, словно в первый раз видит, — Я не понимаю.
— Я, по-моему, четко выразилась. Проваливай отсюда.
— Но…я…
С меня хватит. Я хватаю ее под руку и рывком сдергиваю с места, тащу в прихожую. Не знаю, откуда у меня берется столько сил, но я даже не замечаю ее чахлого сопротивления.
— Вадим! — голосит Зайка, пытаясь отцепить от себя мои пальцы, — скажи ей! Ну что ты стоишь? Вадим! Она меня обижает!
Я распахиваю дверь и вышвыриваю ее на улицу.
— Мила! Ты чего? — верезжит она, — Со мной так нельзя! Я же болею!
— Мне плевать. До сюда сил доползти хватило, значит и дальше справишься.
— Мила! — бросается обратно, явно намереваясь снова зайти в дом, но я захлопываю дверь прямо у нее перед носом, — так нельзя! Я тоже имею право тут быть! Я…
— Пошла к черту! — шиплю и возвращаюсь на кухню, попутно прикрыв за собой дверь, чтобы не слышать воплей, доносящихся с улицы.
Прохожу мимо Вадима, задев его плечом, достаю стакан и наливаю холодной воды. Осушаю его залпом, но пожар в груди только ширится, его так просто не погасить. Только если пылающее от боли сердце выдрать и выбросить.
— Почему, Вадим? — спрашиваю, не оборачиваясь, — Чего, мать твою, тебе не хватало? У нас же все хорошо было…Или не было?
Разворачиваюсь к нему, смотрю, чувствуя, как против воли перекашивает губы. Еще немного и зареву.
Он делает шаг ко мне.
— Не смей, — выставляю перед собой руку, — не приближайся ко мне и не трогай! Больше никогда.
Муж дергается, будто я его ударила, но отступает. Меня до самых краев затапливает лютая горечь. Такая едкая, что прожигает все на своем пути, оставляя после себя кровавые дыры.
— Прости меня, — безжизненно произносит он.
— Ты сейчас издеваешься, да? Хочешь, чтобы я предательство простила? Глаза закрыла на то, что ты с Зайкой…У меня за спиной… — не выдерживаю, всхлипываю и тут же зажимаю себе рот рукой. Ловлю истерику и отшатываюсь от мужа, который снова тянется ко мне, — стой, где стоишь!