Я хочу на тебе жениться

Райт Бетти

— Благодарю за такое внимание, — ответила она. — Но мне осталось совсем немного. Я хотела бы допечатать эти письма, так чтобы завтрашний день мы могли начать с чистого листа. Но, конечно, если мое предложение тебя не устраивает…

— С письмами можно и подождать.

— Нет, правда. Мне бы хотелось довести начатое до конца, — не сдавалась Кэтрин. — На это уйдет примерно час. Вот разве только я задерживаю тебя?

— Вовсе нет. Твое предложение принято.

Босс опять удалился к себе в кабинет, и едва за ним захлопнулась дверь, как почти сразу же послышался глухой треск вращающегося телефонного диска. Неужели

он вот так задерживается на работе каждый день на протяжении всей недели, не отдыхая даже по субботам и воскресеньям?

Кэтрин не надо было знакомиться с конфиденциальной информацией о Джеймсе, чтобы знать, что этот человек был одержим работой. Об этой черте трубили в один голос все писавшие о нем газеты и журналы. А теперь, увидев его в живой реальности, она могла наблюдать, как это безумное увлечение работой проявлялось в словах и поступках знаменитого трудоголика.

На минуту Кэтрин задумалась о том, что попала сегодня не в приемную магната Роккаттера, а в кромешный ад. Но уже через мгновение она решила, что будет работать и по выходным, если босс попросит. Причем работать без жалоб, без хныканья. Работать ради получения нестандартного опыта и обеспечения надежной материальной базы для себя и Энни.

А сорок минут спустя женщина была просто поражена, когда дверь лифта неожиданно открылась, и в приемную вошел человек с белыми пакетами в руках. Запахи, исходившие из пакетов, заставили ее желудок заурчать, а по красной символике на упаковке она сразу догадалась, что еда доставлена из популярнейшего в Нью-Йорке китайского ресторана.

Шум в приемной, должно быть, донесся до Джеймса, ибо он вдруг вышел из кабинета и, не выразив никакого удивления, сразу направился к курьеру, чтобы помочь ему разобраться с содержимым пакетов. Кэтрин наблюдала за всем происходящим с веселым оживлением и одновременно озабоченностью.

— Джеймс…

— Стоп! Никаких нареканий, — прервал ее босс. — У моей помощницы сегодня день рождения, а я эксплуатирую ее весь вечер, как рабыню! Когда ты отказалась поужинать вместе со мной в ресторане, я рискнул прибегнуть к обходному пути. И, может быть, он оказался даже лучше.

— В самом деле, Джеймс, тебе не стоило так утруждать себя.

Он улыбнулся, и ее сердце екнуло от какого-то радостного предчувствия.

Может быть, она поступила опрометчиво, согласившись временно поработать для Джеймса? Может быть, ей следовало продолжать поиски работы до тех пор, пока на ее пути не встретился совсем другой босс — какой-нибудь добрый человечек с жабьим лицом, который оказался бы дюймов на пять ниже ее, но зато ни в чем бы ей не перечил. Возможно, для нее в самом деле было бы лучше, если бы ее работодателем стал любой другой мужчина, но только не такой высокий, как Джеймс. Только не с такими черными волосами, как у него. И не с такой улыбкой, которая могла озарить сразу всю комнату.

Кэтрин не хотела признаться самой себе, что, когда Джеймс оказывался рядом с ней, она начинала нервничать, по всему ее телу разбегались мурашки. Такое творится со мной потому, пыталась убедить себя женщина, что он мой новый босс, а не потому, что он такой неотразимый красавец. Хотя было почти восемь вечера, костюм на нем выглядел настолько свежим и опрятным, что казалось, он надел его всего минуту назад. Она же чувствовала себя в своем костюме не в своей тарелке: он был весь скомкан, измят и стал похож на обыкновенную кухонную тряпку. Но чему тут было удивляться, если весь этот затянувшийся день — день ее рождения! — прошел в таких хлопотах?

Взяв себя в руки и собравшись с духом, Кэтрин уселась за стол и мысленно поставила перед собой простую и четкую задачу: проявить по отношению к Джеймсу максимум любезности, съесть заказанную им пищу (от которой у нее потекли слюнки) и убраться восвояси.

— Спасибо за ужин, — сказала она, приступая к трапезе. — От каждого блюда исходит такой аромат, все — такая вкуснятина!

Джеймс пододвинул один из гостевых стульев поближе к секретарскому столу и поставил перед собой бумажную тарелку с бифштексом и брокколи; затем вдруг приставил указательные пальцы к уголкам глаз и потянул их в обе стороны. Его глаза сузились, он весело хмыкнул, подбросил вверх китайские палочки для еды и сказал:

— Ну, а теперь, дорогая Кэтрин, расскажи о себе, о своих родных.

— А что тебя интересует конкретно?

— Все. Начни с самого простого: откуда ты родом, а дальше наш разговор сам проторит себе тропинку.

Она полагала, что, кроме поверхностной канвы ее жизни, никакие другие сведения о ней его не интересовали. И когда ему станут известны несколько несущественных подробностей из ее биографии, инициативу дальнейшей беседы он наверняка возьмет в свои руки. Что ж, тем лучше: этот человек уже давно, стал для нее предметом восхищения, и она тоже хотела знать о нем все.

— Я родилась и выросла в одном из бедных кварталов Аллентауна — города с населением более ста тысяч в штате Пенсильвания, — начала она говорить неуверенным голосом, будто отвечая плохо подготовленный урок в школе. — Во времена моего детства в нем хорошо была развита текстильная промышленность, машиностроение, производство цемента. Большинство взрослых работали на предприятиях этих отраслей, но некоторые, в том числе мой отец, были связаны трудовыми договорами со школьной системой.

— А что делал твой отец?

— Работал дворником при одной школе до самой своей смерти. Когда он умер, мне было восемь лет.

— Мне очень жаль, Кэтрин.

— Жаль, потому что мой папа был дворником или потому что он умер?

— Мне очень жаль, потому что ты так рано потеряла отца, — с неподдельной искренностью в голосе пояснил Джеймс. — Я лишился отца, когда уже учился в колледже, но и тогда это был тяжелый удар. А пережить подобное испытание в восемь лет… Я не могу даже представить себе такое.

— Да, это было нелегко, — без тени обиды или озлобленности на судьбу согласилась с ним она. — Я оказалась сюрпризом, неожиданным подарком для своих родителей уже в позднюю пору их жизни, и поэтому, должна признаться, они во мне души не чаяли.

Его губы скривила едва приметная ироническая усмешка, и он сказал:

— Мне сдается, детство у нас с тобой сложилось по-разному.

— Еще бы! — Кэтрин весело засмеялась. — Я никогда не видела в те годы даже теннисного корта. Только по телевизору. А в реальной жизни впервые оказалась вблизи него, когда уже достигла отрочества, и…

— Я не это имел в виду, — перебил он ее. — Просто я пытаюсь представить себе, как бы не чаял во мне души мой отец, однако эта роль совершенно не увязывается с его образом. У него был совсем другой характер.