Я хочу жить
Шрифт:
— Что тебе от меня нужно, майя?! – прорычал этот сакрин с небес.
— Я тебя… знаю! Ты был там! Помнишь меня?! – крикнул ему майя-мутант.
— Где?!
— Ты помнишь… Иллуриель?!
Ему показалось, что по роже того мелькнуло замешательство…
— Меня зовут Ракос, я майя ильнур! – на этих словах Гронос точно заметил, как переменилось лицо розового сакрина.
Но тут кто-то ударил его сзади, повалив с ног.
— Убирайся! – это был разгневанный коротышка Кассор. – Убирайся из моей клиники! Мой пациент не виноват в том, что тебе там причудилось!
Гронос отступил на шаг.
— Кассор, его
— Убирайся! Я не позволю тебе разводить тут свой беспредел!
К ним уже спешила охрана клиники, но Гронос не стал её дожидаться. Почему-то его пыл вдруг угас, в душу вернулась апатия, какая царила там все последние дни… И он просто ушёл. Ушёл, оставив такую беспрецедентную и вроде бы желанную ниточку в прошлое.
«Кто я такой?.. Я псих и маньяк. Неужто все они верят, что такое можно просто взять и перечеркнуть?..»
А тем временем, на борту «Хайрона»…
Голубой сакрин по имени Сиур, старший пилот корабля, собрал всех слуг в зале управления. На повестке дня стоял вопрос о внезапных переменах, произошедших с хозяином.
— Он совсем не похож на себя! – утверждали одни стигмы. – Телосложение – не то. Разве у нашего Гроноса был третий глаз? И клык у него исчез!
— И ведёт себя странно… Пленных пытать перестал… Это на него совсем не похоже! – подтверждали другие.
— Значит, вы думаете, что это не он?
— Но это же очевидно!
— Фр-р, – сквозь зубы выдохнул сакрин-помощник. – Ничуть. Изменения с нашим хозяином происходили постепенно. Это похоже вовсе не на подмену… а на выздоровление. Захотел бы кто-то его подменить, разве сделал бы это так неумело? Самые заметные опухоли на его теле остались на месте, хотя и уменьшились.
— Вот, да! – поднял когтистый палец другой сакрин.
— Ну, эти вещи типа опухолей ведь можно подделать… – неуверенно высказался туповатый стигм.
— Ага, а третий глаз замаскировать никак, – снова фыркнул сакрин.
— Он похож на майя… – вдруг прозвучало в толпе.
А крохотный плинк, зависший в воздухе под потолком, мельтеша своими прозрачными крылышками, пропищал:
— А я видел, как в каюту хозяина ночью заходил саркисоид.
Все голоса на минуту затихли. Сиур агрессивно оскалился, приподняв края верхней губы.
— Вот почему… – сплюнул он с раздражением. – Он поднял кислород у себя. Я это сразу почувствовал. Наш хозяин не дышит, зачем ему кислород? А у жителей Саркис потребность в нём даже выше, чем у нас. Они с этим саркисоидом спелись…
— Что?! Это как? – восклицали среди экипажа.
— Это всё объясняет… Я читал об этих хмырях, что у них слюна обладает целительным свойством… – рассудил пилот.
— То есть… они там что, лизались с ним? Серьёзно?! – толпа стигмов совсем расшумелась. – Фу-у, какая мерзость! Чтобы наш хозяин… с каким-то инопланетянином… Плотский контакт… Он не мог до такого опуститься! Это же межпланетная половая связь!
— Да заткнитесь вы, биомасса, – Сиур махнул пренебрежительно когтистой рукой. – У вас мысли только о еде да потрахушках. Репродуктивный контакт у высших форм жизни выглядит иначе, чем у вас. Это вы свои жидкости мешаете, а у них – прострали. Лизаться – это не половая связь… Хотя менее мерзким оно от этого не становится, – он снова поморщился и сплюнул. – Я ненавижу майя. Святоши манерные. Ни в жизнь бы не подумал, что наш хозяин… из них. Меня вполне удовлетворяла его «неизвестная форма жизни», а так… Я его таким ни за что не приму.
Гронос ничего ещё не знал. Но к моменту его возвращения из клиники всё уже было решено.
Габариты розового сакрина были чересчур велики для его крохотных силёнок, и доктор Кассор тщетно пытался уговорить своего пациента сесть в кресло и дать пристегнуть себя ремнями. Опасения его были здравы: сакрин рычал, метался и хватался за голову, словно хотел оторвать себе уши.
— Гролиан, у тебя приступ, просто сядь сюда, а иначе мне придётся опять звать охрану! Тебе нужно успокоиться, – доктор отскочил и пробормотал себе под нос: – Нет, я явно не сумею подобраться, чтобы вколоть ему успокоительное…
— Этот… майя! Это был тот самый майя… ильнур-р-р!!! Я столько лет пытался оставить это в прошлом, но Кассор, как он меня нашёл?!
— Умоляю, Гролиан, дай мне сделать укол! Тебе противопоказаны стрессы, ведь деградация будет прогрессировать…
Вытаращенные красные глаза, отливающие огнём, обратились на него. Доктор невольно отшатнулся, споткнулся и упал.
— Ты… знал?!
— Нет… Нет… Гролиан, я ничего не знал! Я наблюдал этого мутанта, но даже представить не мог, что он майя ильнур, – торопливо забормотал Кассор. – Ещё на прошлом приёме он выглядел совсем иначе… Ведь это Гронос, маньяк-убийца! Ты наверняка слышал о нём…
Чешуйчатая морда сакрина вытянулась, пасть распахнулась, выпустив облачко пара, а зрачки изменили форму со щелевидной в крохотные чёрные точки.
— Я… Я создал… чудовище… – неразборчиво промямлил он, а потом вскинул морду к потолку и душераздирающе завыл.
— Это не ты! Ты не виноват! Это была война…
— Я, гр-р-р… поддер-р-рживал… эту войну!
Охранники ворвались в кабинет, обстановка в котором уже напоминала сцену стихийного бедствия, и наконец сдержали беснующегося пациента, взявшись за удлинённые винтообразные рога и запрокинув голову. Кассор сделал укол тому в шею, где кожа была наиболее тонкой.
— Что же это… Скоро у меня шприцов таких не останется, которые возьмут твою шкуру, Гролиан, – сокрушённо пробормотал врач. – Я думал… Я надеялся…
Руки его дрожали.
10. Кораблекрушение
«Гро…лиан?» Гронос лежал в постели и напряжённо размышлял. Это имя, отдающееся в мозгу нечёткой тенью воспоминания, оно было интригующе созвучно с его собственным именем. И не только… «Гролиан. Ракос, – догадка лежала на поверхности. – Гронос! Я что, придумал это имя, мечтая походить… на него? Зачем я смешал своё настоящее имя с именем этого мерзавца? Они же уничтожили мою родину!» Он поставил на себе крест, ему должно было быть наплевать на все эти загадки из прошлого. Какая теперь разница, ведь он – злодей, он не заслуживает будущего… «Постойте. Может, я просто хотел стать… злодеем? Тот сакрин был мерзавцем, это наверняка! Я чувствовал себя… таким же, как он? Завидовал ему? Его силе? Жестокости?» Память предательски молчала, и разум его изнывал от голода. Никаких образов, ничего не рождалось в мозгу, и он выстраивал из ничего эти воздушные замки.