Я и мой оригинал
Шрифт:
— Ты меня видел? — скривилась я, скрещивая руки на груди, что было очень неудобно из-за выреза до самого пупка, так как своим движением я лишь еще выше приподняла грудь. Хотя она и так едва не болталась у меня на ушах. Сделать образ еще развратнее, чем он уже был, можно было только в одном случае — пойти на бал в одних туфлях и подвязках. — Я могу за себя постоять.
Я опустила руки, потому как Альмод вдруг резко забыл, где у меня находятся глаза.
— Особенно хорошо у тебя это получится в этом платье, — спустя пару мгновений чуть хрипло заметил Альмод.
— Распинывать врагов я умею в любой одежде, — заверила его я и попыталась незаметно поправить чуть приспустившийся чулок, но сделать это в платье, которое своим подолом уже успело подмести половину полов в замке оказалось практически невозможно.
— Нет, — решительно заявил Альмод. — Они будут рядом с тобой до тех пор, пока ты не вернешься в свою спальню. А потом будут всю ночь охранять под дверью.
— Как самые прилежные песики в мире! — засверкав зубами в широкой ехидной улыбке вырвалось у меня. — Да я лучше битого стекла наемся, чем проведу в обществе этих полуголых циркачей еще хотя бы минуту.
— Я так решил, Риэль, — очень тихо, но таким тоном, которому нельзя не подчиниться низко прорычал Альмод и глаза его вдруг на мгновение залило ярким светом. — И это не обсуждается.
— Ладно, — я сглотнула. — Твоя взяла. Но на будущее, меня зовут Серафима. Можно просто Фима.
— Знаешь, — мужчина вдруг сделал шаг ко мне, приперев к стенке и нависнув тяжелой грозовой тучей, от которой не знаешь, чего ожидать. То ли она пройдет мимо, то ли разрядится ливнем и громом, начав метать молнии тебе под ноги. — Всю свою жизнь я жил с осознанием того, что у меня есть старшая сестра.
— Время для семейных историй? — захлопала я ресницами. — Как-то неожиданно оно наступило. Погоди, пока я сбегаю за мемуарами своей бабули.
— Заткнись и слушай, — оборвал он мои словестные экзерсисы. — У меня всегда была старшая сестра. А потом ты просто взяла и…исчезла. Из моей жизни. Из жизни всего двора. Ты не подумала ни о ком. Ни обо мне, ни об отце. Ни о тех, кто верил в тебя и был верен тебе. Ты поступила так, как считала нужным, решив не учитывать желания других. И вот теперь, моя старшая сестра вернулась домой. Но что я вижу? Вместо сильной, властной и красивой женщины, которая всегда знала, что и для чего делает, передо мной стоит вздорная, пытающаяся выглядеть дурой, неумело хохмящая девчонка, не способная видеть дальше собственного носа и при этом уверенная, что ей известна истина в последней инстанции. Ты не моя сестра, каковой я её запомнил. Ты не моя сестра, которую я ждал годы. Ты её бледное подобие, серая тень на грязном стекле. Но ты ею станешь. Я верну свою сестру даже если мне придется вылепить её из того паршивого материала, которым ты являешься сейчас. И мне всё равно, согласна ты с этим или нет, нравится тебе это ли не особо. И я буду звать тебя так, как захочу.
Что-то внутри меня дрогнуло, когда он выговаривал все это глядя мне строго в глаза. И не только из-за того, что именно он говорил, но и из-за того, как он это говорил. Он верил в свои слова. Они шли от сердца. И я какими-то обрывками уставшего сознания поняла — он говорит правду. Он ни перед чем не остановится, пока не вернет себе ту, которую, очевидно, очень сильно любил. Но даже, если я и была той, другой, в чем у меня имелись сильные сомнения, её уже было не вернуть. Не столько потому, что это было невозможно. Кажется, в мире нет ничего не возможного. Сколько потому, что всё внутри меня отчаянно кричало, вопило, царапалось и сопротивлялось этому. Если и присутствовали где-то на дне моей личности остатки той, другой, то ни она не хотела быть возвращенной, ни я не хотела быть снова ею.
— Знаешь, — я выпрямила спину и ткнула братцу пальцем в грудь. — Зажиматься с тобой в темном углу, конечно, увлекательно, но ты вроде говорил, что нас ждут.
Альмод медленно отступил назад, давая мне возможность дышать полной грудью. Я поправила платье и посмотрела на всё еще изображающих статуи охранников. Если уж и идти на казнь, то в толпе как-то повеселее будет. Так что, пусть действительно болтаются рядом и создают приятно угрожающий фон.
— Что надо сделать, чтобы они встали? Щелкнуть кнутом и звякнуть шпорами? — намеренно ласково поинтересовалась я.
— Просто приказать, — дернул плечом Альмод. — В тебе королевская кровь, ты должна уметь приказывать.
— Быть и притворяться — две разные вещи, — пробормотала я, посматривая на стражей с разных сторон и не зная, как подступиться к этому сосредоточению тестостерона.
— О, Великая Мать, — раздраженно закатил глаза Альмод, наблюдавший за мной. Развернувшись к стражам, он отрывисто проговорил: — Киан, Гай, за работу.
Парни, которые как мне показалось, до этих слов даже дышали через раз, разом встали, и, удерживая руки на рукоятках мечей, направились ко мне. Я подавила желание попятиться назад, настолько пугающим выглядело их шествие, но дойдя до меня, они развернулись и заняли позиции по правую и левую сторону. Киан находился на полшага впереди справа, Гай занимал позицию зеркально противоположную, то есть, с левой стороны на полшага позади. Такая диспозиция не устроила Альмода. Оттеснив Гая чуть в сторону, он встал рядом со мной и благородным жестом, преисполненным чувства собственного достоинства, предложил мне локоть, в который я тут же вцепилась и с удовольствием повисла на руке братца. К его чести, он при этом не дрогнул и даже в лице не переменился. Либо мой вес ему был как слону кленовый листик, либо мужская гордость не позволяла со стоном перехватиться за стеночку.
— Идем? — спросил Альмод, искоса взглянув на меня.
Я, почувствовав себя так, словно меня ведут на эшафот, тяжело вздохнула и кивнула.
И мы начали очередной спуск по очередной лестнице, вышагивая медленно и церемонно.
8.
Едва ступили на первую ступеньку, как тут же заиграла музыка. Мелодия, которая зазвучала над залитым ярким светом, сверкающем хрусталем и золотом дворцовым залом с первой ноты показалась мне безумно красивой. В ней удивительным образом гармонично сочеталась нежность, грациозность, теплота и легкая, немного воздушная, грусть. Это было похоже союз южного ветра и северного солнца, объединившихся, чтобы станцевать самый утонченный в мире танец. Хотелось прикрыть глаза, забыть обо всем и просто слушать, наслаждаясь мелодией.
Но вместо этого я продолжала шествие по лестнице под руку с Альмодом, внимательно всматриваясь в собравшихся у подножия людей, уже ожидающих нас. И посмотреть там было на что. Несколько десятков мужчин и женщин, выглядящих так, словно они все участвовали в негласном соревновании на звание самого красивого существа во Вселенной. И если бы я была судьей на конкурсе красоты среди сидхе, я бы не смогла выбрать кого-то одного. Потому что все они были разными, но при этом все — картинно красивые, как если бы сошли с полотен умелых художников. Все, как один высокие, гораздо выше меня. Некоторые — совсем тощие. Другие умудрялись быть худыми, но изящными, удерживаясь на той тонкой грани, когда лишних сантиметров уже нет, но стройность еще не смахивает на болезненное измождение от недоедания. И все же я со своими достаточно выдающимися формами явно не вписывалась в общую картину. Даже более того, я её нарушала, внося очевидный диссонанс.
У всех присутствующих имелись длинные волосы. А вот оттенки поражали воображение своим разнообразием. От цвета хаки до оттенка спелой вишни, от перламутрово-жемчужного до сливового, от оттенка чайной розы до бирюзового. От такого обилия красок, подкрепленных ослепительным сверканием драгоценностей, создававших ощущение, будто весь этот парадный зал состоит из изумрудов, рубинов и диамантов, захотелось потереть глаза, проморгаться, а потом забиться в темный уголок и напиться до состояния карусели под ногами. Но приходилось идти вперед, держа спину неестественно прямой, а подбородок задранным настолько, что, если бы не поддержка Альмода, я бы давно колобочком укатилась вниз, прямо под ноги расступающейся двумя ровными рядами толпы.