Я и Тёмка
Шрифт:
– Кошкин.
– Вот. И его пригласим. Пусть посмеётся над ними да пару слов скажет от себя.
– Он скажет!
– А мы его слова предварительно подкорректируем.
– Ну, так. Ещё что?
– Пусть слова песни учат. У тебя они есть?
– Нет. Я даже не знаю, какая песня.
– «Учил Суворов в лихом бою».
– Ты откуда знаешь?
– Я только эти слова знаю.
– Это же наша строевая песня была!
– Вот и пора передавать молодому поколению. Напишу, потом размножим на тридцать человек.
– Так, хорошо. Это мне нравится. Ещё что?
– Ещё что? На себя
– Что? – возмутился Андрей.
– Ты сам вялый и незаинтересованный. Подтянись. Шутки там, прибаутки… Командный голос, командный дух! Где-то на своём примере покажи, кого-то похвали.
– Да? Это, наверное…. Знаешь что…. Ты завтра тоже приходи, ладно?
– Ладно, – ответила я. – Пошли слова переписывать.
На следующий день перед уроками я провела беседу с Кошкиным. Он меня с первого раза понял и согласился помочь, но в обмен на такую же помощь ему. После уроков на тренировку мы пришли втроём. Как и вчера, ребята занимались, кто во что горазд.
– Стройся! – закричал Андрей.
Пока шло построение, Кошкин громко говорил:
– Батюшки! Ну, ты, Толкач, влип! Это ж надо! Стадо коров… Нет! Стадо тлей! Кто куда, только не туда! Девицы размалевались – смотреть противно, пацаны под пятиклашек косят. Всё портфельчиками бьются да друг на друге ездят. Срамота одна! Не то что мои! Орлы! Мы уже готовы… Почти. Нет, всё-таки «ашки» – это «ашки». Не чета «бэшкам».
Семиклашки чуточку зашевелились, а девочки стали злобно смотреть на Кошкина.
– Ты моих девочек не тронь, – ответил Андрей. – Это боевая раскраска. Маскировка. Она у нас только на тренировках присутствует. На смотр мы её не возьмём.
Девочки с благодарностью смотрели на Андрея.
«Эти готовы», – про себя отметила я.
– Так! Молодцы. А теперь на первый-второй рассчитайсь! – бодро скомандовал Андрей.
И началась нормальная работа. На первый-второй разбиваться научились сразу. Попробовали на первый-второй-третий. Оказалось сложно. Тогда просто встали в колонну и, маршируя на одном месте, пели песню по бумажке. Пока не добились точности шага, не разошлись. Так каждый день мы занимались с нашими «мелкими хищниками». Придумывали разные штуки, чтобы заставить их сделать так, как нам надо. С девчонками оказалось попроще: как только они все в Андрея повлюблялись, начали стараться изо всех сил. Сами начали пытаться всё сделать и на мальчишек покрикивали. А чтобы встряхнуть мальчишек, Андрей договорился со своей тётей, которая в детском кинотеатре рядом со школой администратором работала. У них в подвале тир есть. Вот туда Андрей ребят пару раз и сводил: после этого дело и вовсе на лад пошло.
Маршировать, перестраиваться и разворачиваться научились быстро. А вот с песней была проблема: никак не получалась.
– Как мартовские коты, – констатировал Андрей.
– А давай парами их прослушаем? – предложила я. – Если двое в унисон поют, тогда ещё парочку плюсуем… Если тоже нормально, ещё парочку… Так поймём, при каком количестве у нас кошачий хор получается.
– Тут, может, не в количестве дело.
– Может быть.
Пока мы с песней разбирались, Кошкин со своими бился. Мы с Андреем честно ему помогли – тоже от души наговорили всякого. Но результата, такого как у нас, не получилось, а почему, анализировать некогда было.
На прослушивании наших «певцов» выяснилось, что дело не в числе, а в умении. Три горлопана честно орали текст, не заботясь о нотах – в результате получался не хор, а какофония.
– Ты, Петя, вот что, – сказал Андрей, – ты не пой. Рот открывай, а не пой.
– Надо петь громко! – закричал один из певцов-неудачников.
– Тебя тоже касается, – сразу скомандовала я, – и Сергея. Открывайте рот, но ни звука. Посмотрим, как получится.
Когда во время марша ребята запели песню без выявленной нами троицы, получилось отлично.
– Вот что, друзья, – сказала тогда я. – Если хотите петь, помните: только из-за вас весь класс может провалиться. Поняли? Или учите ноты – или не открывайте рта. Да! И орать вовсе необязательно. В песне главное – не громкость…
– А что? – удивился Петя.
– А попадание в ноты, – ответил Андрей.
Чтобы совсем было хорошо, мы попросили классную руководительницу ребят заказать для них чёрные с белой полосой пилотки. А ребятам сказали, что на смотре одежда должна быть белой сверху (рубашки и блузки) и чёрной снизу (брюки и юбки). За два дня до смотра мне приснился сон, что наши девочки вышли в разных по цвету колготках. В моём кошмаре было и продолжение, когда я увидела весь класс в разноцветных туфлях. Проснувшись в холодном поту, я набрала Андрея:
– Белые колготки, чёрные носки, чёрная обувь! Запомни!
Когда настал день смотра, мы с Андреем волновались больше своих семиклашек.
– Ты, это… Не бегай передо мной, как ужаленная, – сказал Андрей. – Мне и так нехорошо.
– У меня что-то с животом. Что я ела такое?
– Всё у тебя вовремя. Впрочем… у меня тоже.
– Так на нервной почве бывает, бабушка говорит.
– Значит, перетерпим. Да и когда уже…. Наши сейчас выходят! Я побежал.
Андрей подбежал к своему строю, ещё раз всех обошёл. Поправил пилотки, галстуки на мальчишках, платочки на девочках. Все были настроены по-боевому и так смешно следили за Андреем глазами, словно это была их последняя спасительная соломинка.
Наконец нас объявили. Строй вышел чётко и, быстро рассыпавшись, тут же собрался в одну шеренгу. Потом рассчитался на первый-второй и перестроился. Затем построился обратно в одну шеренгу и рассчитался на первый-второй-третий. Построение закончилось: ребята вновь рассыпались, словно бусинки на столе. Раз! И колонна в сборе. «До чего красиво!» – думала я, любуясь на нашу работу.
– Это рассыпание кто придумал? – спросила директриса.
– Андрей, – ответила я.
– Эффектно.
Наконец под песню наши ребята замаршировали по кругу, чётко работая на повороте. Завершив последнее перестроение умопомрачительным выстраиванием в треугольник, мы закончили. Андрей стоял весь красный и улыбался.
– Слушай… Ну и дело мы провернули, да? – прошептал он.
– Да! Какое место дадут?
– Да какое место! Главное, всё закончилось. Я пить хочу!