Я и Тёмка
Шрифт:
– Гостю нужно уступать, – погладив Тёмку по голове, сказала тётя Оля.
– Ну и пожалуйста, – ответил Тёмка, отвернувшись к стенке, – мне не очень-то и хотелось читать. Читай ей про Томку.
– Не «ей», а Оле, – поправила тётя Оля, – тебе тоже про него полезно послушать.
Андрей демонстративно передвинулся подальше, но никуда не уходил: сразу стало понятно, что он тоже будет слушать.
Тётя Оля открыла книгу и начала читать. Раньше я никогда не слышала, как она читает. Я вообще никого, кроме своих родных, не слышала. Сначала даже не поняла, что она
«Что такое? – думаю. – Про что она говорит?» – и только когда она быстро перелистнула страницу, поняла: это тётя Оля так читает! Быстрое однообразное бормотание никак не напоминало моё домашнее чтение. Смотрю на Тёмку: он молчит и слушает… Я ничего никому не сказала, но с той поры стала очень дорожить теми часами, когда мама или бабушка соглашались мне почитать. Я сижу смирно и внимательно слушаю всё-всё до самого конца. Ведь когда читают они, герои сказок словно бы оживают: я слышу их смех, шёпот… Я даже иногда слышу шум улиц, моря, голоса птиц и зверей… И сама смеюсь вместе с героями книг, плачу вместе с ними, прячусь под одеяло, когда мне за них страшно, пытаюсь дать советы маме, когда героям требуется подсказка, которая буквально лежит на поверхности, но которую они никак не могут увидеть. Теперь я действительно люблю, когда мне дома читают книги.
Спорщики
Бывают у нас с Тёмкой такие дни, когда мы спорим, не переставая. Спорим обо всём подряд! И что это с нами такое случается? Нет ответа! Как-то сидим мы с Тёмкой, рисуем веточку сирени.
– А ты знаешь, – говорю, – что у сирени бывают цветочки с пятью лепестками?
– Не мо-жет та-ко-го быть! – с силой давя на карандаш, отчеканил Тёмка.
– Как «не может»? – воскликнула я. – Я сама видела!
– Враки.
– Сам ты… враки! На этих цветочках ещё желания загадывают! Дай мне вон тот лиловый карандаш, я раскрашивать буду.
Тёмка приподнял голову над рисунком, посмотрел на карандаши и сказал:
– Тут нет лилового.
– Как это нет? – удивилась я. – Давай сейчас же!
Что это такое?!
– Да что ты орёшь!
Я его тебе где дам? Тьфу!
Как возьму? Тьфу ты! Где я его возьму тебе?
– Вон он, лежит на краю! Ты что, слепой?
– Это ты слепая. Это не лиловый, а сиреневый.
– Это!.. Это!.. Много ты понимаешь! Лиловый!
– Сиреневый!
– Ты этот, как его… слепоток, вот! – гордо выпалила я.
– Кто? – нахохлился Тёмка.
– Слепоток.
– Это кто такое? – удивился Тёмка.
– Это что такое! – высунув язык, сказала я.
– Сейчас как дам тебе в лоб!
– Я сама тебе сейчас как дам!
Тут вошла баба Валя.
– Она первая! – завопил Тёмка. – Она обзывается!
– Я не обзываюсь, – запищала
– Какое заболевание? Что происходит? – спросила баба Валя.
– Слепоток. Заболевание. Он цвет не различает.
– Кто не различает цвет? – удивилась баба Валя.
– Вот он! – ткнула я пальцем Тёмку в бок.
– Ах, ты так! Ну, на тебе!..
Тут мы стали кидаться друг в друга сначала карандашами, а когда те закончились, похватали свои альбомы и уж было начали ими драться, но баба Валя схватила нас за шкирки.
– Не «слепоток», а дальтоник. Это во-первых. Во-вторых, сейчас же прекратите, или я поставлю всех по углам.
– Я и говорю! Татоник! Он не знает, какого цвета этот карандаш! – закричала я, вырываясь и поднимая с пола лиловый карандаш.
– Он сиреневый! Баба! Он же сиреневый?
– Он розовый, – ответила баба Валя. – А лиловый – это чёрно-фиолетовый.
– Да? – хором выдохнули мы с Тёмкой.
– Или бордовый…. Точно не помню.
– Ну, не важно, – сказал Тёмка. – Главное, что этот карандаш не лиловый, а розовый.
– И не сиреневый!
– И не лиловый!
– И не сиреневый!
– У нас в редакции дизайнеры есть. Сейчас позвоним и спросим. Самой интересно.
Баба Валя позвонила в редакцию и долго с кем-то говорила. Сначала о погоде, потом об огороде, потом о каком-то авансе. Мы уже и стояли, и сидели рядом, и подпрыгивали, и раскачивались от нетерпения. Наконец она заметила нас и, вспомнив, зачем мы стоим рядом, спросила свою знакомую о лиловом цвете.
– Ну, всё понятно, – сказала она, закончив разговор и поворачиваясь к нам. – Лиловый – это цвет, который образуется, если смешать красный и синий. Понятно?
– Понятно, – ответили мы. Хотя было совершенно непонятно. Когда баба Валя вышла, мы побежали за красками, тут же смешали красный с синим и… получили совершенно разные цвета! Я – фиолетовый, Тёмка – бордовый. Потом ещё раз смешали, и ещё… цвет ни разу не повторился. Так мы и не поняли, какой он, этот лиловый.
После обеда сели книжку смотреть про животных. А там, как назло, нет подписей под картинками. Когда дошли до гиппопотама, я говорю:
– Смотри, какие уши у гиппопотама маленькие!
– У какого гиппопотама? – удивился Тёмка.
– Как у какого? У этого! – ткнула я пальцем в картинку.
– Ну, ты уж совсем. Того… Это же бегемот!
– Сам ты бегемот! Это гиппопо, который гуляет по Лимпопо! Ещё стихи есть такие!
– Не знаю я никакого гиппопо! Это бегемот. Спорим на сто щелбанов?
– Спорим, хоть на тысячу!
Мы побежали к бабе Вале на кухню. Она сосредоточенно читала какие-то рецепты.
– Баба! Баба! Кто это? – Тёмка сунул книгу с животными бабушке под нос.
– Батюшки! Осторожней! Где? Это бегемот. Идите отсюда.
– А! – заорал победно Тёмка. – Что я говорил! Давай свой лоб, кулёма!
– Нет! Это гиппопотам! – завизжала я тут же.
– Ну да, – отмахиваясь от нас руками, сказала баба Валя. – Бегемот или гиппопотам, какая разница? И так и так можно.