Я – инквизитор
Шрифт:
Рухнув на «тобольца», Ласковин на некоторое время отключился. И пришел в себя, когда бандит вторично возвестил о своей победе. Дальше — на автомате.
Удар ногой из лежачего положения, перекат в стойку, взгляд на чердачную дверь — пусто! — и стремительный бросок вниз по темной лестнице. Все это заняло, может быть, чуть меньше минуты. Дверь подъезда — пауза — ждут? Нет, тихо. Наружу. Темно, но далеко не так темно, как на чердаке. У подъезда — никого. Во дворе — три машины. Одна — его собственная, две другие уже были здесь вечером. Может
Проглянула луна. Надо же, словно специально ждала, пока он спустится. Есть ли засада во дворе? Или кто-то уже целится из окна наверху, ждет, пока Ласковин покажется?
Андрей развернул спальник, разулся, натянул штаны. Время есть, если сверху начнут спускаться, он услышит. Может, луна спрячется? В любом случае сверкать голыми ногами в лунном свете — смешно. Да и мороз градусов десять, не меньше.
Ласковин надел куртку (предназначавшаяся ему пулька звякнула о цементный пол), положил спальник на батарею — может, достанется хорошему человеку? — и прикинул, сколько до «жигуленки». Далеко, ох далеко.
Браток по кличке Макар открыл квадратное окошко между третьим и четвертым этажом, устроился поудобней, установил как надо прицельную планку АКС-74, привезенного из Ставрополя. Белый от снега двор как на ладони. Виден даже край карниза над подъездом. Макар холодно улыбнулся. Плечо, в которое пришелся удар, ныло, но это не помешает Макару срезать Спортсмена, когда тот сунется наружу. Что-что, а стрелять из АК по движущейся цели Макар за три года научился отменно.
Рядом остановился Клуша, начальник хренов, задышал сипло.
— Ты что делать собрался?
— Шлепну его, — не отрывая глаз от прицела, сказал Макар. — Не робей, Клуша!
— Спугнешь! — прохрипел «хренов начальник».
— Я? — Макар негромко засмеялся. — Я его одним выстрелом положу. Забьемся, Клуша? На сотню баксов?
— Ты его спугнешь, мудак! — рявкнул Клуша в ухо бывшему десантнику.
Макар промолчал. Внизу белел снег, и маскхалата на Спортсмене не было, это точно.
«Ну, — сказал сам себе Ласковин, — давай, парень!» Адреналин бурлил у него в крови.
Пригибаясь, на всякий случай зигзагами, Ласковин устремился к цели… и через несколько секунд упал на снег рядом с машиной. Никто по нему не стрелял.
Твердый, воняющим порохом ствол пистолета уперся в щеку Макара.
— Стрельнешь, башку разнесу, понял? — прохрипел Клуша.
Макар с ненавистью глядел, как двигается внизу темное пятно цели. Одна короткая очередь — и Спортсмен плюхнется в снег: отбегался, парень!.. И этот говнюк пристрелит его без всяких колебаний! И никто не вякнет: любимчик Крепленого!
«Мишень» добежала до автомобиля, обогнула и залегла с другой стороны. Макар поднял ствол автомата, но Клуша пистолет не убрал. На всякий случай. Оба напряженно смотрели на присыпанную снегом крышу «шестерки».
«Тихо, — подумал Ласковин. — Подозрительно тихо!» Никто не стреляет, никто не выбегает из подъезда или из подворотни, будто никому больше не нужен Андрей Ласковин.
Он отключил сигнализацию и сел в машину, оставив дверцу открытой. Выждал. Странное было у Андрея ощущение: будто за ним следит злой немигающий глаз. Чужой. Ждущий. Чего только?
— Ладно, — сказал вслух Андрей. — Разберемся!
И повернул ключ.
Стартер молчал.
Не зря Зимородинский говорил Андрею, что тело у него быстрей, чем мозги. Голова еще соображала, что это стряслось с так хорошо отлаженной машиной, а тело уже вывалилось из салона и с низкого старта, по-спринтерски — прочь. А в следующую секунду тугая волна ударила в спину, сбила с ног, швырнула вперед, полуоглушенного, на выставленные руки, а через секунду Ласковин уже был на ногах и мчался по темным дворам, петляя (хотя никто в него не стрелял), не разбирая дороги, — прочь, прочь, пока не увидел впереди, под аркой, освещенный фонарями Каменноостровский проспект. Тут силы покинули Андрея, он, буквально упав на ствол старого тополя, прижался лбом к заледенелым трещинам коры и обмяк, глотая ледяной воздух и слушая бешеный бой сердца.
— Ну, вы ответите, вы мне ответите, ответите… — бормотал он, со всхлипом втягивая режущий горло воздух. — Ответите…
Окончательно Андрей пришел в себя, ощутив, как что-то теплое стекает по животу. Ощутил и сразу вспомнил короткую вспышку огня, полоснувшего по ребрам. Теперь этот огонь пылал у него в левом боку, и Андрей понял, что стоит на морозе уже довольно долго, что ранен и запросто может потерять сознание (от физической перегрузки, от потери крови), свалиться в колючий снег… и тогда точно — все!
«Пластырь, — подумал Ласковин. — Аптечка. Пластырь в кармане!»
Да, он был там, большущий квадрат телесного цвета с предохранительной сеточкой, чтобы бактерицидная ткань не прилипала к ране.
Задрав свитер и рубашку, Ласковин, кривясь от боли, нащупал оставленную пулей борозду, налепил пластырь и плотно прижал края. Пластырь тут же набух кровью, но это уже не страшно. Несколько минут — и кровотечение прекратится.
Ласковин застегнул куртку и вышел на проспект. На часах 5.45. Метро уже открыто. Но метро сейчас — перебор. Андрей вынул из бумажника банкноту в десять баксов и поднял ее в традиционном жесте.
Первая же машина остановилась.
— Вторая Советская, — сказал Андрей, с наслаждением падая на заднее сиденье, в теплые недра салона.
— Там у меня сумка с книгами, не помешает? — заботливо спросил шофер.
— Нет. Я подремлю, разбудишь, когда приедем, ладно?
— Не беспокойся, — пообещал водитель, и машина мягко взяла с места.
На сей раз снилось Андрею утро. Теплый ветер овевал лицо, неся запах искрящихся росой трав. Но сами травы были где-то внизу. Колени Андрея сжимали теплые бока коня, приплясывающего, встряхивающего желтой гривой, косящего на всадника выпуклым глазом.