Я – инквизитор
Шрифт:
«Когда-нибудь сам будешь делать то же!» — проклюнулся внутренний голос.
Как же! Зимородинский, Антонина, «двойник» в красных сапогах, Пашеров, провались он! Ласковин готов был поклясться: каждый из них, «заглядывая» ему в нутро, «видел» совсем не то, что другие.
Мысль эту можно бы назвать озарением, если б Андрей сам не скомкал ее: «Ни хрена они не видят!»
Тут он рассердился… и тут же «увял». Сердиться на Зимородинского — себе дороже. Полным дураком выставит.
— Сам так сам, — тем временем согласился Слава. — Чаю так чаю…
— Только это не для распространения, — хмуро проговорил Андрей. — Я обещал помалкивать!
Зимородинский только
О да! Вторая часть истории показалась ему куда занятней. На «слуг сатаны» Зимородинскому было в высшей степени наплевать. Он не делил мир на «добро» и «зло». Но «незримых» воинов ставил куда выше реальных бойцов. И понимал, что место его ученика может оказаться куда как высоко на иерархической лестнице школы. Выше, чем место самого Зимородинского. Может быть, вровень с самим основателем школы «девяти сутр», школы, к которой по-настоящему и принадлежал сэнсэй Ласковина. Хотя знали об этом лишь сам Зимородинский и его далекий наставник. Для всех прочих он был тренером стиля Сётокан. Мастеру не так уж трудно имитировать любую технику.
Чем выше поднимается воин, тем мощнее его враги. Причем, как чувствовал Слава, ни вампир (вот любопытная тварь!), ни ведьма из Всеволожска настоящими врагами не были. Вампир — случайность, а ведьма — скорее друг. Соединила с родовым корнем, выполнила «обережный» ритуал: вон до сих пор в ключевых точках «тонкого тела» огоньки светятся…
Зимородинский присмотрелся к этим огонькам… и похолодел. За ними, укрытая такой рассеянной «тенью», таилась столь могучая «броня», что вдруг не прошибить и древнекитайским мастерам. Выглядело это страшно. Словно бы шел, шел по лесу человек да заметил: впереди что-то блестит. Приблизился и обнаружил между деревьями прикрытый маскировочной сеткой громадный тяжелобашенный танк. А еще через мгновение увидел человек, как начинает медленно клониться книзу черный хобот орудия… прямо в него!
Зимородинский «отпрянул» и вновь увидел перед собой возбужденное лицо ученика. Болтает хлопец и не подозревает, что у него за спиной. И хорошо, что не подозревает. Такая мощь иной власти требует. Да такой власти, что Андрею не по вкусу бы пришлась. На сей момент.
«А ведь все предусмотрел, — с восхищением подумал о сотворившем „броневую махину“ Зимородинский, — все, даже „любовь девы чистой и беспорочной“!»
Тут Слава искренне порадовался бы за друга-ученика, если не знал бы: по волоску ходят и сам Ласковин, и любовь его. Все, что дано воину, — дано ему для победы. Рвутся же ниточки-судьбы еще легче, чем связываются: проигравший теряет все!
«Я не должен ему помогать, — подумал Зимородинский. — Не должен и не могу. Собью только». Вмешавшийся в чужую судьбу должен не просто «видеть» ее, но и всецело направлять. Иначе он вроде хирурга-самоучки, что, желая выкачать жидкость из легкого, вскрывает грудную клетку. И позавидовал Слава незнакомому отцу Егорию. Легко христианам: они могут. Потому что не своей властью, а высшей. «У меня свой путь, — подумал Зимородинский. — В том смысле, что, может, есть получше, но этот — мой! И у Ласки — свой. Путь. Разве мало?»
А Андрей тем временем уже дошел до Пашерова. С жаром излагал: вот он, слуга сатаны. Страшный, почти всесильный, потому что уже и теперь не достать: власть у него, деньги, положение. («Не достать, — мысленно согласился Зимородинский. — А надо ли?»)
— Надо остановить! — взмахнул рукой Андрей, ладонь со свистом рассекла воздух. — И уничтожить!
Тут Слава все же не удержался:
— А кто же все-таки за ним стоит, за этим Пашеровым?
— Сатана! — не раздумывая, припечатал Ласковин.
— Так ли?
— На что намекаешь? — насторожился Ласковин.
— Да подумал, — и выдержав паузу, — знал ли тот бандит, Крепленый, что ты — мой ученик?
— Не знал, — ответил Андрей, пытаясь сообразить: к чему клонит сэнсэй. — А какая разница?
Я же сам против него пошел. Ну ты мне помог, конечно, — признал великодушно. — Так в чем дело?
— А если бы я послал?
Андрей пожал плечами:
— А зачем тебе?
Не понял. Все. Больше Слава говорить не имел права. Может, потом сообразит парень?
— Тень, — произнес он, — есть у каждого. Неплохо бы, пока не наломал дров, узнать — тень это или не тень?
— Это ты к тому, что кое-кто не должен отбрасывать тени? — спросил Андрей. — Так имей в виду, это чушь. Тот вампир — отбрасывал. Не хуже нас с тобой!
«М-да, — подумал Слава. — Никогда этот парень не понимал намеков».
Но попробовал еще раз.
— Бывают, Ласка, такие рыбки глубоководные: пасть здоровенная, а в пасти маленький язычок. Самой пасти не видно, а язычок светится. Другая рыбка думает: какой привлекательный червячок. И прямо в пасть прыгает. Может, Пашеров твой и есть такой червячок, как думаешь?
— И что делать? — спросил Андрей.
— Чай пить! — сердито сказал Зимородинский. — Ты чай просил? Так пей, что смотришь?
Как был Ласковин прямым, как гияку-цки, таким и остался. Даже если персонально на него ловушка расставлена, все равно попрет носорогом. Натура такая.
— О девушке своей расскажи, — попросил Зимородинский. — Хватит о всякой дряни!
— Угу, — согласился Андрей и весь следующий час говорил только о Наташе. Ему нужен был «поверенный», а Слава был именно тем человеком, который понимал. Ласковин мог бы рассказывать о своей Наташе до самого утра, но сэнсэй деликатно напомнил: третий час ночи, не худо бы и поспать немного.
Утром Андрей ушел. Причем сначала он намеревался заехать домой, переговорить с отцом Егорием, но в последний момент передумал и поехал к Наташе. Потому что ужасно соскучился.
— С днем рождения тебя, с наступающим! — напутствовал его Зимородинский. — Удачи!
«Жаль, что не со мной! — подумал он о тучах, сгущавшихся над его учеником. — Такой вызов!»
Глава двадцать вторая