Я исполню твои мечты
Шрифт:
– Так что с этой Анни? – вернулся Александр к теме разговоров.
– Там непростая, щепетильная ситуация, именно поэтому я обратился к тебе. Все эти годы я помогал девочке. Не лично, нет, лишь материально и незначительно, чтобы бабушка могла обеспечить ей уровень жизни немного лучше, чем в регионе. Но…
– Но? – не выдержал паузы Виссарионов.
Уж не стала ли эта Анни любовницей Олега, как когда-то её мать? Так сказать, не удержался, сорвался. Учитывая, на что он в своё время пошёл ради Марты, неудивительно. Наверняка этому есть какое-то объяснение с точки зрения психологии, существует какой-нибудь синдром с мудрёным названием, вот только Александр не хотел никаких объяснений.
Дочь Марты в любовницах Звягильского за гранью его понимания. За гранью добра и зла. За гранью всего, чем являлся сам Александр Павлович Виссарионов.
– Но Геля всю жизнь страшно ревновала к Анни, вернее сказать, к Марте. Все эти годы, если она случайно узнавала, что я перевёл деньги или интересовался делами, здоровьем ребёнка, она закатывала жуткие, безобразные истерики. Марта – камень преткновения в нашей жизни, видимо, останется такой и после моей смерти.
– Марта мертва, – вставил Александр в тираду Олега.
Что за чушь. Ревновала к мёртвой? К ребёнку ревновала? Если Марта погибла десять лет назад, девочки было лет… девять? Кто в своём уме ревнует к девятилетней? Бред какой-то!
– Она так и не поверила, что я люблю её, хотя она и дети – смысл моей жизни. Боже, да я умереть согласился здесь, под операционным ножом, а не там, где хочу, только ради неё. Но она продолжает ревновать, беситься, выходить из себя при малейшем намёке на Анни, вернее, в её глазах, на Марту. Боюсь представить, что будет, когда обнародуют этот пункт завещания.
– Просто переведи Анни эту сумму, оформи дарственную. Всегда есть варианты.
– Варианты есть, когда тебе осталось жить хотя бы месяц, у меня его нет. Ты проследишь, чтобы девочка вступила в наследство? Считай это моей последней просьбой к тебе.
– Да, чёртов ты сукин сын.
Глава 3
Похороны Звягильского прошли через три недели на его малой родине, именно там, где он завещал и где хотел бы провести последние дни жизни.
Виссарионову был знаком этот городок Карелии – края лесов и тысячи озёр. Когда-то в этом городке жила бабушка Александра по материнской линии, как оказалась, после педагогического техникума, после распределения, так и осталась на всю жизнь. Там же родился её единственный сын – Павел.
Впоследствии Павел Александрович уехал в столицу региона, сейчас и вовсе жил на юге Франции. Сашу же привозили к бабушке погостить, иногда на целое лето, когда Виссарионов-старший ещё не взошёл на пик финансового и социального благополучия, порой на пару дней, просто навестить старушку.
Последний раз Александр был в этих краях, когда лично отвозил бабулю к единственному сыну, где она вскоре умерла, несмотря на должный уход и лучшее медицинское сопровождение.
Олег же родился здесь, жил до момента, пока не пришло время идти в первый класс, тогда родители забрали его, и остаток своей жизни он прожил уже в столице региона – Петрозаводске. Однако, домом считал небольшой городок на берегу Ладожского озера.
В отличие от покинувшего этот мир друга, Александр не испытывал сентиментальных чувств к неустроенному клочку земли на берегу Ладоги. Городок как городок, подобных по стране миллионы раскиданы, в мире тем более не счесть.
Помпезная церемония, разогнавшая ворон и бездомных псов на местном кладбище, затянулась. Проститься с одним из ведущих предпринимателей края приехали многие, кто-то искренне соболезновал родным умершего, были и те, кто рассматривал похороны как возможность наладить новые знакомства.
Александр скользнул взглядом по Ангелине с посеревшим, осунувшимся, неживым лицом. Она старалась держаться, но любому было понятно, что вдова едва держится на ногах. К ней жались двое дошколят, глядя огромными Звягильскими глазами на происходящее.
Тут же были родители Олега. Их Александр узнал сразу, несмотря на то, что мать не была похожа на себя, она и на человека-то не была похожа – почерневшая, сжавшаяся, трясущаяся и монотонно подвывающая. Отец держался с достоинством, но огромное горе отпечаталось на его лицо каменной маской.
– Примите мои соболезнования, – произнёс Виссарионов, когда пришла его очередь.
Задержался на минуту у гроба, не веря тому, что видит. Ощутил противный холодок по спине и укол в районе желудка – не от голода, скорее от мгновенного ужаса, который настиг, от острого понимания, что жизнь конечна. Понимания животного, не человеческого, разумом.
– Благодарю, Александр, – сдержанно ответил отец Олега, давая понять, что узнал друга детства сына.
Мать тонко и жутко завыла, уткнувшись в плечо мужа. Ангелина сдержанно кивнула. Сынишка Олега посмотрел с интересом на подошедшего. Шестилетке явно было откровенно скучно. В силу возраста он попросту не мог до конца осознать происходящее. Дочка же, на год младше брата, сосредоточено ковыряла носком белого сапожка сырую землю, в которую вот-вот опустят её отца.
Единственное, чего хотел Виссарионов – уйти прочь. Отчего-то свербила мысль, что сам Олег не одобрил бы сборище лизоблюдов и прихлебателей, пришедших посмотреть на горе посторонних людей.
Но протокол есть протокол – он оставался, незримой тенью, находясь рядом с вдовой и родителями Олега на случай, если понадобится помощь, всем существом понимая, что Олег поступил бы так же, несмотря на всё, что произошло между ними.
Сейчас, перед лицом смерти, Александр не понимал, как же он отказался тогда от дружбы. Почему? Ради чего? Да, отказался в первую очередь сам Звягильский, плюнув в лицо всему, что связывало их, от детских воспоминаний до совместного и успешного бизнеса, но, чёрт возьми, какое же это дерьмо – разосраться с лучшим другом из-за женщины.
Неужели он настолько сильно любил Марту? Любил ли он её вообще? Через десять лет и вспомнить-то не мог толком. Видимо, любил. Влюблён был точно.
Марта… Марта была старше Александра на семь лет, почти на восемь, но предпочитала цифру меньше, говорила, что так чувствует себя моложе. Он же не ощущал эту разницу, попросту не видел её. Единственное, что он видел – женщину, в которую влюбился до умопомрачения, причём с первого взгляда, даже полувзгляда зелёных глаз из-под опущенных ресниц, брошенного на него вскользь.