Я клянусь тебе в вечной верности
Шрифт:
Оказывается, её можно было ненавидеть ещё сильнее – у ненависти, похоже, вообще нет дна.
«А слуг за что? И… ребёнка, мальчика де Найя? Он же ещё дитя!» – билось у меня в голове.
Элиза отвернулась и дёрнула поводья.
– Или всех, или никого. Я не умею по-другому. Твой король Валентин это знал. Это он меня научил. Можешь сказать ему спасибо.
– Прекрати клеветать на моего короля!
Элиза усмехнулась, но промолчала.
Спустя минут пять скачки, когда позади остались ворота и показались первые озёра, я впервые испытал портал на своей шкуре.
Да. На любителя.
(Из записок Элизы Северянки)
Ворон Заккерия метался по комнате, не то каркая, не то смеясь.
– Умница, Элиза! Как ты отлично придумала! Даже я не смог бы лучше!
Я забилась в самый тёмный угол, прижала колени к груди и обхватила себя руками.
– Ты даже не представляешь, насколько это удачно!
Я не слушала. Я кусала руки до крови, пытаясь болью перебить лезущие в глаза картинки и мысль, бьющую в голове набатом: «Кто он такой, этот рыцарь, что выворачивает мою душу наизнанку, заставляет отказываться от того, во что я верю, только для того, чтобы он жил? Почему он?!»
Люди, даже короли или принцы, получают новости медленно, в отличие от чародеев. Мне повезло, что до неприятного объяснения с Амиром оставалась целая ночь. Утром ему принесут письмо голубиной почтой или сделают доклад шпионы. Ланс вряд ли был способен идти жаловаться на меня Амиру – наш благородный рыцарь, когда я выкинула его из портала, выглядел так, точно его тошнить будет всю ночь.
Да и я была не лучше – выжата, вывернута, обессиленна… Но, ха-ха, я нашла, чем действительно можно задеть этого благородного рыцаря. Как же он теперь, бедняга, будет жить, зная, сколько умерло ради него и у него на глазах. Странно, но мысль грела душу. Мне противно было убивать, я боялась стать чудовищем, но мне нравилось знать, что я отомстила человеку, посмевшему от меня отказаться. Никто не смеет меня бросать. Никто.
Я успокаивала себя этой мыслью, стараясь зачеркнуть, стереть из памяти, что убивала ради него, чтобы он жил, а вовсе не ради раненой гордости.
Где-то за пределами дворца, за лаем собак я слышала тоскливый вой моего волка. Ещё немного, и он прибежит ко мне – мне необходимо было побыть с кем-то, пусть и с фамильяром. Я выдохлась за этот день, обессилела, и рядом не было даже Зака, чтобы вернуть мне силу.
– Элиза, девочка, – Зак, как обычно, беззастенчиво читал мои мысли, – пойди возьми какого-нибудь гвардейца. Вон хотя бы за твоей дверью. Я бы душу отдал за возможность быть сейчас рядом с тобой, поверь, но я выполняю приказ, я не могу. Развлекись пока с кем-нибудь, иначе завтра тебе станет только хуже.
А потом Лансу доложат, и он снова будет считать меня…
– Я убью этого твоего человека! – прорычал Зак. – Как ты его терпишь?! Я…
– Не смей, – шепнула я. – Не смей, слышишь? Он мой.
Волк, ну где же ты? Мне плохо…
Зак ещё что-то каркал, но я уже провалилась в сон-забытьё. Сквозь дрёму я чувствовала волка, улёгшегося рядом со мной и обнявшего меня лапами. Его жаркое дыхание в шею будило воспоминания, и я всю ночь прометалась не то во сне, не то в лихорадке.
Кто считает, что массовое убийство даётся чародею легко, просто ничего не понимает. Да, мы можем уложить целую армию, но потом нам нужна жаркая оргия, как минимум, с десятком любовников, чтобы восстановиться. Слишком большой, неэкономный расход энергии – короли редко нам такое приказывают. Но всегда знают, что могут это пожелать. И мы исполним. Куда ж мы денемся?
Куда реже мы делаем подобное для себя. Я всё не могла понять, неужели это действительно любовь – это чувство, жаркая смесь страсти, желания обладать и злости. Разве любовь такая? Но я хотела его – этого идиота, этого грубияна, этого самого нежного на свете рыцаря. Я пошла бы на что угодно, чтобы он жил. Это как отрава, как изощрённый яд.
Похоже, только такая любовь доступна чародеям.
(Из личного архива герцога Ланса де Креси)
– Что?
Овидстанский принц сидел передо мной заспанный, не прибранный, в одном лёгком шёлковом халате да неизменных для южан шароварах, тёр лоб и отказывался меня понимать.
– Герцог, что вы говорите? Элиза? Она просто не могла. Это невозможно.
А я очень старался держать себя в руках.
– Ваше Высочество, вы считаете, что чародейка не могла убить пару тысяч человек? Может, вы не видели, как воюет чародей вашего уважаемого отца, но…
– Да видел я, – отмахнулся принц. – Заккерий действительно… Но Элиза – другое дело. Вам точно не померещилось?
– Что? Смерть пары тысяч человек? Поверьте, Ваше Высочество, такое не мерещится.
Амир отнял руку от лица, поглядел на меня и снова покачал головой.
– Не может быть, – то же он повторял, когда кто-то из слуг прокрался в комнату и, непрерывно кланяясь, передал принцу какой-то свиток. – Не может… Не… Великая Матерь!
Так и знал, что ему донесут. Точно вся страна нашпигована шпионами.
– Где она?
Слуга, скрестив руки на груди, поклонился чуть не до земли.
– Госпожа изволит отдыхать в своих покоях…
Амир отшвырнул свиток, запахнулся в халат и кивнул мне.
– Идёмте, герцог.
В спальне чародейки было темно, несмотря на яркое солнечное утро. Амир быстро прошёл к окну, распахнул шторы, открыл створки, впуская в комнату свежий воздух.
– Элиза.
Тень в дальнем углу завозилась и оказалась демоном-волком и лежащей под ним чародейкой. Выглядела она ужасно – бледная, растрёпанная, под глазами густые тени. Вчерашнее колдовство, похоже, далось ей всё же непросто.
– Да, Ваше Высочество, – тоскливо вздохнула чародейка, пытаясь подняться.
– Элиза, – нарочито спокойно произнёс принц, – я отправил тебя вчера с де Креси, чтобы ты помогла с переговорами. И по возможности охраняла его в пути. Так?
Чародейка, держась за стену, пожала плечами:
– Да. Так.
– А ты… – голос принца утонул в громком карканье. Ещё одна тень – на столе – расправила крылья и ринулась ко мне, превратившись в громадного и смутно знакомого ворона.
Я отшатнулся, закрывая лицо рукой и хватаясь за кинжал.
– Зак, прекрати! – закричала Элиза. – Я же сказала: он мой! Да прекрати же! – и, схватив ворона обеими руками, выбросила его в окно, быстро закрыв створки и задёрнув шторы. Птица ещё побилась немного о стекло, потом затихла.