«Я крокодила пред Тобою…»
Шрифт:
Маринка не стала углубляться в политэкономию, она прикидывала в уме, что у нее есть кроме трусов для бартерного обмена с населением дружественной страны. Набралось прилично. Два отцовских кримпленовых костюма образца семидесятых, старые материны платья, плащи, хранившиеся на случай ядерной войны, блузки, юбки и, конечно, женское и мужское белье, поношенное, но постиранное и даже поглаженное для придания ему товарного вида. Еще Зоя подсказала купить игрушек. Марина купила пластмассовых пупсов, барабанчиков и механических
Тамара Николаевна к идее заграничного бизнеса отнеслась с опаской и скептически.
– Смотрите, чтоб вас там не украли! А то рот разинете, и ищи вас! Или деньги сопрут.
– Мама, не каркай, и так тошно!
Вещей набралось на большой старый чемодан. Для денег Марина купила сумочку, которая пристегивалась ниже талии, в спортивные дорожные штаны мать изнутри пришила Марине карман, чтобы деньги разделить. Храните яйца в разных корзинах.
– Господи, как бичиха! – Марина смотрела на себя в зеркало. – Штаны дурацкие, куртка толстая, рожа страшная.
– И хорошо, что страшная! Нечего перед кавказцами наряжаться, утащат!
– Мама, какие кавказцы? Там турки.
– Еще хуже!
– Зойку же не утащили.
– А тебя, дуру полоротую, и не спросят.
Сейчас Марина не обращала внимания на Тамарины прогнозы, не до этого. Она так волновалась, что не могла ни есть, ни спать. И очень переживала из-за того, что придется первый раз оставить Машку одну.
– Езжай давай! Я с ней управлюсь. Ты, главное, там рот не разевай, деньги береги и паспорт. Четыре дня быстро пролетят.
Марина сидела на диване, на коленках, прижавшись к матери, умостилась Маша, держа в руках растрепанную куклу. «Придется грудь перетягивать». Марина до сих пор не отучила дочь от груди.
– Мам, чем грудь-то перетянуть?
– Марлю дам. Широкую.
Марина вдруг почувствовала недомогание. Потянуло где-то около почек. Потом боль оттуда опустилась в мочевой пузырь и превратилась в непрерывное жжение.
– У-у-у, миленька моя, да у тебя цистит! Это в дорогу-то!
Марина бегала в туалет каждые пять минут. Она плакала от досады, от боли, от предстоящей разлуки с ребенком, от своей бестолковой жизни.
– И что мне теперь делать? Я же не могу ходить по Турции и ссаться!
Тамара Николаевна позвонила Нине Ивановне. Так, мол, и так. Завтра ехать, а у дуры этой все не как у людей.
– Тамара, не волнуйся и Марину успокой. Сегодня все равно уже аптеки закрыты. Найдите пару кирпичей, разогрейте их в духовке, положите на дно ведра, и пусть Марина сверху сядет, прогреется. А завтра купите невиграмон: пара таблеток – и все пройдет.
– Какое завтра? Поезд в восемь утра, аптеки с десяти! Не с ведром же ей в поезде ехать?
– Ну перенесите поездку, цистит – дело серьезное.
– Да они за границу поперлись, бизнесменки хреновы, напару! Сил моих больше нет, Нина!
– Да-а… Ну выбора все равно нет, сделайте, как я сказала. Ты, главное, не волнуйся и Марину поддержи. Ей-то каково?
– Да знаю! Ума-то нет…
Мать принесла с соседней стройки два старых грязных кирпича и положила их на решетку в духовку. Разогрела. Достала с балкона жестяное ведро и положила кирпичи на дно.
– Иди давай, усаживайся!
Марина стянула до колен домашние брюки, сверху надела теплый свитер и села голой кормой на ведро.
– Бли-ин, как же больно, – корчилась Маринка, боль усиливалась с каждым часом, – и сидеть неудобно.
– Терпи, раз голая по морозу ходишь. Говорю же, надень штаны, нет! Форсишь в одних колготочках, потом дохнешь лежишь!
Машка с любопытством ходила вокруг мамы.
– Мама кака?
– Мама попу греет, замерзла.
– Маня попу, а-а!
– Маше нельзя, горячо, иди к бабе Томе.
Раздался звонок в дверь.
– Кого еще леший несет? – Тамара Николаевна открыла дверь. – У-у, Володя! Заходи, миленький! Кушать будешь? Сейчас разогрею котлетки, проходи в комнату пока, Маринка там лечится сидит.
Вова разделся и прошел в зал. Посреди комнаты, скорчившись, на большом жестяном ведре сидела бледная Маринка с испариной на лбу, прижав руки к животу.
– О как! У нас унитаз сломался?
– Вова, не смешно. У меня цистит.
– Мда-а, сочувствую. И что теперь? Поедешь?
– Поеду, конечно.
– Только зассых в Стамбуле и не хватало.
– Вова, кончай балаган, мне, правда, больно.
– Да верю, верю. Я тебе денег еще немного принес на дорогу.
Даже удивляться было больно. Тамара Николаевна накормила зятя, они немного еще поболтали о том о сем.
«Странно, мать так Вовку любит. Приходит редко, ребенком не занимается, денег почти не дает. А она все лебезит перед ним».
Марина повезла с собой триста пятьдесят долларов. Для начала неплохо. Зоя взяла с собой женские прокладки размера ХХL. От Северогорска до Софии ехали поездом через Москву. Марина всю дорогу лежала, старалась меньше пить, жгучая боль не проходила, аптек по дороге не встретилось. Она подкладывала сразу по две, а то и по три прокладки и ходила под себя. Зойка смеялась:
– Вот она, старость! Недержание и безденежье!
Маринка хохотала, писалась от смеха и, скрючившись, покрепче прижимала руками огромные прокладки.
В Москве была пересадка, и девчонки, наконец, нашли аптеку.
– Невиграмон, воды и прокладок!
«Странный выбор», – подумала женщина-фармацевт, протягивая пакет. Маринка, прямо в аптеке, выпила у прилавка сразу две таблетки, чтобы наверняка. Через два часа боль стала отходить, и от Москвы до Софии Марина ехала как все нормальные люди. Пила вдоволь, ходила куда надо и как положено.