Я люблю Будду
Шрифт:
анжелика работает в хостесс-барах с семнадцати лет. и ей это нравится: она свободна, работа несложная, где-то даже забавная, она знает, что это — как раз для нее, и что она — идеальная хостесс. наверное, поэтому она и не “вышла на пенсию” и не открыла свой собственный бар, не вернулась в Европу, не вышла замуж — как большинство бывших хостесс. у нее высокие запросы к жизни, и много времени для себя, так что я бы не стала пенять ей за то, что она продолжает работать, пока время еще позволяет.
она проводит рукой по волосам — они у нее каштановые и прямые, длиной до плеч, — и предлагает заказать кальмаров, тут я выхожу из задумчивости и вспоминаю, что мне тоже хочется есть, зачем я столько всего написала
Глава 51
из Тетради из кожи ящерицы
классификация клиентов по степени раздражения, которое они вызывают (начиная с тех, кого еще можно терпеть, и заканчивая совершенно несносными):
************ японские знаменитости, занятые небрежной деловой беседой
*********** японские бизнесмены, которые приходят в хостесс-бар, чтобы исполнить общественный долг перед коллегами
********** японские бизнесмены, которые приходят в хостесс-
бар только от скуки
********* японские бизнесмены, которые приходят в хостесс-бар в надежде найти себе западную любовницу
******** японские рабочие, которые приходят в хостесс-бар, чтобы приобщиться к красивой жизни
******* западные бизнесмены, компаниями от двух человек и больше, которые приехали в токио на пару дней и пришли, потому что наслышаны про хостесс-бары
****** см. выше, но в одном экземпляре
****** см. выше плюс жена
**** западные знаменитости, которые работают в токио и не знают, чем занять себя по вечерам
*** европейцы, которые приходят, уже накачавшиеся кокаином
или под спидом
** японцы с явными отклонениями в психике
* буйно помешенные европейцы с явными отклонениями в психике, и особенно те, кто увлекается боевыми искусствами.
Глава 52
у ХИЁКО была привычка при всяком удобном случае бросать косые прицельные взгляды (не взгляды, а прямо-таки китобойные гарпуны) на всех, кто ее окружает, и поэтому я затрудняюсь сказать, когда именно произошел перелом в ее отношении к анжелике. это был очень размытый и смутный переломный момент — что-то похожее на превращение скорбной жалости в злобную подозрительность, или мягкого сожаления — в ярость к сопернице, в одном анонимном письме (отпечатанном на лазерном принтере 16-ым шрифтом new roman на сером бланке банка митиноку — уже само по себе подозрительный выбор) были намеки, что анжелика — тайный агент одной очень богатой карательной организации, я сама не читала эту записку, и не могу воспроизвести текст дословно, но я видела, каким ужасом исказились идеальные черты пре- и пост-класического лица ХИЁКО. я даже сперва испугалась, что это кровоизлияние в мозг, стиснув зубы в агрессивной сосредоточенности, она молча смяла письмо, и шорох бумаги был словно выстрел из пистолета с глушителем, ее синие ногти сверкали, как самая жаркая сердцевина пламени. ‹некий неназвавшийся доброжелатель утверждает, что анжелика — агент анти-кармических сил›. бренди сделала такое лицо, как будто хотела сказать “ага! как же!” — выражение, вполне однозначное даже здесь, в токио, где никто не говорит “ага, как же”, а Предводительница очень болезненно воспринимала такие гримасы.
— я вся внимание, тиффани-гуру.
где-то неподалеку (на самом деле, через две остановки метро, у большого буддистского храма, где — по чистому совпадению, — ХИЁКО, когда ей совсем уже скучно, снимает бритоголовых послушников группами по три-четыре человека) монахи распевали погребальную сутру над телом покойного, и их монотонное пение трепетало, как нежные крылышки стрекозы, за две остановки метро, но в другую сторону, в универмаге мацуя звенели пронзительные колокольчики, объявляя начало большой распродажи сезонных аксессуаров для кимоно (скидка 15 % на все, включая веера и подходящие по цвету оби, широкие шелковые пояса), а ХИЁКО была полностью поглощена составлением схемы из тех, что так ценят ритмические гимнасты и физики-теоретики, она выявляла глубинные взаимосвязи, пользуясь как математическими приемами, так и методами литературного творчества, и вычерчивала координатную сетку, на которую наносила мерцающие красные точки, и когда эти точки соединились, линии сложились в очень плохую геометрическую фигуру, а именно:
анжелика культивирует образ сверх-элегантной профессиональной хостесс с многолетним опытом под пояском из змеиной кожи с неброской золотой пряжкой, и таким образом преподносит себя как образцовую хостесс, “лицо” Движения “› она сопротивляется обращению и не принимает идеологию неогейш; что прибавляет ей ценности как объекту желания и укрепляет ауру проницательно-благоразумной пресыщенности, смягченную естественной одухотворенностью и способностью к сопереживанию “› ХИЁКО “принуждает” ее вступить в неогейши “› анжелика, являясь агентом вражеской организации, действует в интересах своих хозяев “› таким образом, у упомянутой организации (что бы она собой ни представляла) неизбежно появится шанс направить ударный отряд к дверям ничего не подозревающих неогейш, забрызгать их слезоточивым газом (как забросать конфетти) и расстрелять резиновыми пулями, в общем, устроить подобие праздничного фейерверка на день рождения императора.
разумеется, это было неприемлемо, это был анти-кармический ход в энной степени, и хотя доказать что-либо было трудно — нет, практически невозможно, — ХИЁКО все-таки уловила опасность внутренним радаром, а поскольку параноидальные фантазии Предводительницы имели большую силу, чем нормальные мысли нормального человека, стало как-то даже и не важно, насколько ее подозрения обоснованы и обоснованы ли вообще, возбуждающей магии воображения было достаточно для ХИЁКО, чтобы начать действовать, ее абсолютная уверенность в своей правоте — когда человек не просто не допускает мысли о том, что может ошибаться, а вообще не понимает, что это такое, — пожалуй, вот наиболее близкое к истине объяснение, почему ей удалось создать (и разрушить) столько всего за такое короткое время, во всяком случае, с моей точки зрения, но не будем отвлекаться. ХИЁКО распорядилась так: за анжеликой надо присматривать, пока она не решит, что с ней делать, а что-то делать, конечно же, нужно.
бренди сидела, склонившись над шестиугольным зеркальцем в лакированной красной рамке, как наркоманка, пристрастившаяся к кокаину, только она ничего не нюхала, сейчас она обрабатывала глаза, а не ноздри, она выпрямилась, глядя на ХИЁКО — на своего кумира, образец для подражания — одним карим глазом (цвет промокшей земли) и одним зеркально-синим (цвет крови, лишившейся кислорода).
— а, может, ее убрать? ну, убить? ‹мысль хорошая, да. но ее наверняка охраняют… ну, на кого она там работает.›
бренди снова склонилась над зеркальцем и вставила линзу во второй глаз, потом взглянула на ХИЁКО уже двумя одинаковыми глазами: матово-синими, как форма команды обеспечения личной безопасности.
— ух ты. эти их новые штуки… это действительно что-то с чем-то! “стереоизображение с эффектом наледи*. — ХИЁКО отражалась в удвоенном изображении, в приглушенных синих тонах, круглые линзы с увеличивающим эффектом заключали ее лицо в рамку, наподобие телеэкрана, так что получалась очень изысканная и властная говорящая голова. ‹лучше побережем силы и средства для Большого шага, значимость смерти — в количестве, потому что есть вещи, которые определяются, прежде всего, по количеству: рейтинги, голоса в голосовании, продолжительность жизни, и смерть.›